Я был на этой войне - [11]

— Клей, выходи на «коробочки», пусть подъедут поближе, передай, что несем «груз 200»… Наш «груз 200».

Я пошел впереди, проверяя дорогу. Бойцы осторожно, обращаясь как с раненым, несли Семенова на носилках. Замыкал шествие Клей, нагруженный радиостанцией и остатками того оружия, которое мы обнаружили у духов.

Выйдя из подъезда, мы погрузили тело в отсек для десанта и поехали. По себе я чувствовал, что сейчас горе тому духу, кто попробует высунуть нос на нашем пути. Для подтверждения своих мыслей я оглянулся и увидел у бойцов такие же страшные пустые глаза, как и у меня самого, только пылает внутри огонь мщения и ничего больше — ни одной мысли, пустота. Крови, крови, крови хочу, чтобы излить свою ярость, чтобы под прикладом треснул череп, под ботинком хрустнули ребра. Костяшками пальцев пробивать и рвать артерии, заглянуть в глаза перед смертью и спросить его, ее, их: «Зачем ты, падаль, стрелял в русских?»

Ну, держитесь, суки, не будет вам пощады, никому не будет, ни старикам, ни детям, ни женщинам — никому. Правы были Ермолов и Сталин — данная народность не подлежит перевоспитанию, лишь уничтожению.

БМП, как бы чувствуя наше настроение, рвались вперед, двигатели работали ровно, без перебоев, периодически окатывая нас жирными выхлопами несгоревшей солярки, добавляя к нашему черному виду некий щегольской глянец. Но глаза не переставая пылали безумным огнем, требуя мести, и не было в этот момент в душе места для трусости, не было желания убежать. Наверное, именно в этом состоянии человек ложится на амбразуру, чтобы своей жизнью спасти другие. Желание мести перерастает в заботу о ближнем, находящемся рядом с собой, появляется чувство самопожертвования ради других.

Кося одним глазом на окружающую обстановку, я кожей чувствовал шевеление в развалинах домов. Положив автомат на локтевой сгиб, пошарив в кармане, извлек остальные военные билеты, забранные у мертвого духа, и начал читать. Петров Андрей Александрович, так — Майкопская бригада. Елизарьев Евгений Анатольевич — внутренние войска.[7] Всего восемь билетов. Всего восемь жизней. Где вы, парни? Видимо, об этом никто никогда не узнает, и будет мать до конца жизни своей плакать, нет могилы сына, некуда прийти. Страшно все это.

Досмотрев билеты, я убедился, что нет больше бойцов из нашей бригады и нет моих земляков. Спрятав билеты, оглядел своих архаровцев и покачал головой, говоря тем самым, что из наших больше никого. Они вновь отвернули свои сосредоточенные лица и начали внимательно осматривать проносящиеся мимо места недавно прошедших боев.

Разрушенные здания, дома, вывороченные с корнем деревья. Местами виднелась сгоревшая брошенная техника. Как правило, это были сожженные танки, с оторванными, отброшенными на много метров башнями, разорванными гусеницами. БМП или БТР, у которых броня потоньше и сами они полегче, разрывало в куски — многое зависело от того, куда попадет гранатометчик, а также какой боекомплект находится внутри. Некоторым механикам везло, другим — нет.

С болью смотрел на поваленные деревья, люблю природу. У человека есть выбор. Он может отказаться ехать сюда, сесть в тюрьму за дезертирство, купить «белый» билет, заняться членовредительством, да мало ли на что способен хитрый ум российского гражданина. А вот деревья или животные — это другое дело. Они ни в чем не виноваты. Их завел, посадил человек по своей прихоти или потребности, а другие пришли и изувечили, сломали, и ничего они сделать не могут. Ни деревья, ни животные не могут сбежать, как-то защититься. Так многие и приняли смерть вместе со своими хозяевами на пороге собственного дома. Кто остался — потом съедят, потому что через некоторое время наступит голод. Уже неоднократно приходилось видеть людей, шатающейся походкой слоняющихся тенями среди развалин зданий. В основном это старики, женщины среднего возраста. Все, кто был в состоянии держать оружие и соображать более-менее трезво, ушли в партизаны, мстить нам. Ну ладно, мы тоже будем мстить вам. Вот и получается замкнутый круг. Каждый из нас сражается, на его взгляд, за правое, святое дело. Каждый молится своим богам, призывая их на помощь себе и требуя возмездия за смерть своих товарищей, проклиная противника. Господь распределяет потери и трофеи поровну. Ладно, повоюем. Правда, тяжело воевать с целым народом, гораздо легче и проще с регулярной армией одного государства, так нас учили воевать. В чистом поле выбил противника, затем захватил город, набрал трофеев, и снова в чистое поле. А тут как в Афганистане — воюй хрен знает сколько со всем народом, да и не война все это, а по закону — так, плевая полицейская операция по восстановлению конституционного порядка, а что такое этот порядок, никто не знал и не узнает. Ладно, пока мы с духами будем крошить друг друга в капусту, в первопрестольной кто-то здорово погреет руки. Уж на это я насмотрелся. Для кого война, а для кого мать родна. Хоть бы одну суку привлекли за ту кровь, что пролили уже на бывших союзных просторах. Я не беру в расчет прибалтов — посадили стрелочников да ментов из ОМОНа, что толку от этого. Они кроме мести за своих товарищей ничего не поимели, а вот те, кто руководил и давал распоряжения на данные акции, вот тем бы в пупке штык-ножом поковырять, посмотреть в расширенные от боли и страха глаза и оглохнуть от их крика, вдохнуть распахнутыми ноздрями запах их крови. Вот это действительно весело, а тут…