– Не болит! Я зашла к одной знакомой, к экстрасенсу. Она его заговорила до завтра… Так что не рассчитывай на снисхождение.
– Мам… Я больше не буду. – Генчик спрятал хихиканье внутри себя. Вышло вполне серьезно. Мама очень удивилась. Никогда раньше сын таких слов не говорил, считал ниже своего достоинства.
– Что ты не будешь, нечистая сила?
– Купаться с человеком, который теряет очки! – Генчик, помня про резинку, пообещал это со всей честностью.
Мама сказала, что когда-нибудь она все-таки возьмется за Генчика всерьез. И пошла на кухню. Он – следом.
– Ну, чего ты такая… недовольная жизнью? Ведь зуб-то уже не болит!
– А вдруг заболит раньше, чем к врачу попаду? Этого и боюсь… А еще за Елену переживаю. Как она там?
– Ох, я забыл! – И Генчик торопливо сцепил пальцы замочком. – Да ты, мам, не бойся. Она уже, наверно, «Мисс Кнопперинг»…
– Кто-кто?
– Ой, то есть «Мисс Утятино!»… Хотя нет, рано еще. Там небось эта волынка до самого вечера…
Но вот наступил и «самый вечер». Давно уже пришел с работы отец (хмурый из-за всяких неприятностей в мастерских). Поужинали. Посмотрели двухсерийное кино «Большое приключение Зорро». А Прекрасная Елена не объявлялась. Мама была как на иголках. Наконец не выдержала:
– До утра у них там, что ли, этот конкурс!
– Наверно, обмывает свою корону на праздничном банкете, – язвительно заметил Генчик. Но на душе у него тоже кошки скребли.
Отец повозился на скрипучем стуле.
– Пускай только придет. Не захочет больше никаких корон…
– Ты забыл, что ей почти двадцать лет, – печально сообщила мама.
– Она сама забудет, когда получит ремня…
Генчик хихикнул, но кошки заскребли сильнее.
А потом уже не кошки, а прямо тигры зацарапали – когда стрелки перевалили за одиннадцать. Генчик решительно закусил губу и двинулся к выходу.
– А ты куда?!
– Ну, «куда-куда»… Сейчас вернусь.
На улице было душно и сумрачно. Вообще-то июньские ночи светлые, в половине одиннадцатого только-только прячется солнце. Но сегодня, будто для пущего напряжения нервов, скопились черные облака. В отдалении погромыхивало, навалились густые сумерки. Лишь на северо-западе тускло светилась над крышами, под кромкой туч, закатная щель.
Дом культуры был не близко, на другом краю Утятина. Но Генчик помчался со скоростью мотоцикла и оказался там через десять минут. Только зря. Еще издалека он увидел, что в окнах всех этажей темно.
Свет был заметен лишь за дверью главного входа. Запаленно дыша, Генчик подошел. На цыпочках. Потянул на себя тяжелую дверь – без надежды на успех. Надо же, открыто! Генчик шагнул в зябкий мраморный вестибюль.
У стола с желтой лампой грелась чайком грузная тетка.
– Это что за птаха залетная? – спросила она из-за кружки. – Чего тебе не спится?
– А конкурс… который «Мисс Утятино»… он давно закончился?
– Здрасте пожалуйста! Да уж три часа с той поры прошло! А тебе что за интерес?
– Сестра пропала, – честно сказал Генчик. – Днем ушла сюда и до сих пор нету. Родители извелись…
– Гуляет где-то. Дело молодое. Участница сестра-то?
– Да нет, просто зрительница, – соврал на этот раз Генчик. – Пойду я…
– Иди. Да не переживай шибко-то…
У порога Генчик не выдержал, оглянулся:
– А вы не знаете, кто первое место занял?
– Как не знать! Вот список у меня, для сведения. Потому что целый вечер звонят, спрашивают: кто у вас нынче эта «мисс»?
– Не Бубенцова, случайно?
– Вовсе даже нет. Наденька Ерохина… А Бубенцова… Постой-ка… у нее шестое место. Вот так. Она тебе кто?
– Знакомая, – буркнул Генчик. И спохватился, что все еще держит пальцы замочком.
Вахтерша, видать, что-то поняла. Вздохнула.
– Хочешь леденчик? Апельсиновый…
– Не хочу, – горько сказал Генчик. До конфеток ли человеку, когда родная сестра пропала. Пропала во всех отношениях.
Обратно Генчик не бежал. Шагал, весь опутанный тревожными мыслями. И самое страшное подозрение обожгло его на полпути: а что, если Елена пошла к озеру и утопилась? Она же вон как мечтала о почетном титуле, и вдруг такой удар!
Генчик остановился – будто сандалии приклеились к асфальту. А кругом было совсем темно – ни одного фонаря. Гром накатывал все ближе, вспыхивали зарницы. Именно при такой погоде кинулась в Волгу молодая женщина Катерина из пьесы «Гроза». Лена рассказывала про это дело Генчику, когда готовилась к экзамену по литературе. Генчик тогда сказал: «Ну и дура». А Ленка возразила со вздохом: «От большого горя чего не сделаешь…»
А вдруг правда?
Что делать-то?
Вдали горело неяркое окошко – в кривой будке телефона-автомата. Позвонить! Генчик помнил номер Ленкиной подруги Анжелы. Может, Прекрасная Елена сидит у нее, заливает беду слезами?
Генчик, будто камень из рогатки, метнулся вперед. Сандалия зацепилась за росший в щели асфальта лопух. Генчик грянулся вперед носом и на животе ехал по бугристому тротуару до самой будки. Искры из глаз – как фейерверк на карнавале. И среди них – тоже как искра – мысль, что теперь можно будет пользоваться бинтами без всякого лукавства.
У будки Генчик приподнялся и сел. Со стонами. И вдруг заверещал. С отчаянного перепуга. Из бурьяна рядом с будкой высунул голову черт. Рогатый, бородатый!