Я – Беглый - [4]

* * *

Около шестидесятого года, я был ещё школьником и маму свою видел очень редко. Моя покойная матушка командовала Атлантической Рыбопромысловой Экспедицией и постоянно находилась у побережья Ньюфаундленда и Лабрадора — традиционные районы лова сельди, трески, камбалы и т. д. Советский флот ловил тогда рыбу у побережья Канады в огромных объёмах. СССР вышел, кажется, на третье место по вылову в мире.

Однажды, она поднялась в каюту капитана Вульфа, который командовал её флагманским траулером СРТ № 4436.

— Заходи, Ида, — сказал Вульф, — гостьей будешь. Вина поставишь, хозяйкой будешь.

Мать поставила на стол бутылку спирта. Они выпили. Моя мама умела пить нисколько не хуже его самого.

— Яшка, — сказала она, — давай спустимся чуть пониже.

— В каком смысле?

— Просто южнее, и тральнём, немного не доходя шельфа Нью-Йорка.

— Там никто никогда не ловил, — сказал Вульф.

— Мне в Обкоме так и сказали. И в Совнархозе. Но мы ж с тобой не ослы.

— В рейсовом задании нет, а мы с тобой пойдём на юг, будто нам не касается? Нас обоих с говном сожрут.

— Ага, — сказала мать, — Мне здесь скучно. Ты наливай.

— Ну и лихая ты баба. Смотри, увольняться будем вместе.

— Я тебе говорю, у меня есть расчёты. Там рыбы очень много, — она достала с полки карту и развернула. — Вот, видишь это мелководье, банка Джорджес. Здесь очень большие концентрации сельди. Невиданные, понимаешь?

— Что ж ты не доказала в Обкоме?

— Кому доказывать?

— Добро, сказал Вульф. — Ну, смотри, держаться потом в Калининграде друг за дружку и назад не отрабатывать.

— Брось, ты меня знаешь.

Они вышли на банку Джорджес и с первым же тралом стало ясно, что обнаружен очень богатый, новый район лова. Через несколько месяцев их встречали в Калининграде с духовым оркестром. Затем они были вызваны в Москву. С ними на приём к министру приглашён был и председатель Совнархоза.

— Мы в АтлантНИРО этот район разработали и оказались правы, — сказал он. — Ида, миллион тонн сельди в год возьмём на твоей Джорджесбанке?

— Теоретически можно взять, — сказала мама. — Но порядок сохранения нерестового стада не позволяет промыслом изъять больше трети численности популяции в течение года… Существуют правила, нельзя подрывать способность стада к воспроизводству.

— Если в этом году возьмём миллион, тогда в будущем и половины не возьмём, чего тебе непонятно? Сволочь ты партийная, — вдруг сказал Вульф председателю.

— А мы товарищ Вульф, как-будто с вами в одной партии состоим, — угрожающе сказал оскорблённый начальник.

— Нет, не в одной. Я вступал в сорок первом году, в Севастополе. А ты?

— Стоп! — сказал министр. — Мы выслушали мнение промысловиков. Очень хорошо. Вы вдвоём, товарищи, можете возвращаться в Калининград. Отдыхайте после рейса. Работайте. Спасибо.

Когда они вышли вдвоем на Рождественский бульвар, Вульф сказал:

— Ида, с меня всё, как гуся вода, потому что у меня две золотые звезды. А тебе, кажись, собирались повесить Героя Соцтруда.

— Да и хрен бы с ним, — сказала мать. — Я, вообще, бижутерию не люблю.

— Этого случая они нам обоим не забудут, — сказа Вульф. — Держись крепче.

Он был прав. Никто ничего не забыл.

Вскорости после этого случая, на судне у Вульфа находился в море начальник отдела добычи Базы. Он как-то совершенно мирно сказал капитану:

— А это чья такая деваха убирает в кают-кампании?

— Моя, — сказал Вульф.

— Чего её в море гноить? Я заберу её в контору, а?

— Ты её спроси. Сменяет она меня на тебя?

А эта буфетчица, в присутсвии которой этот разговор и произошёл, не вполне понимая ситуацию, засмеялась и проговорила, обнимая своего капитана:

— Не, я от Якова Львовича не пойду.

— Слушай Вульф, — сказал ему начальник, — ты когда-нибудь доиграешься.

— Ну, давай, давай, возьми меня за рупь, за двадцать…

Он совсем не боялся. Но в то время уже знал, что всему свое время — время жить и время умирать.

* * *

Через несколько лет, в 67 году, я сам уж относительно давно был моряком. Сижу в ресторане «Чайка», неподалёку столик Вульфа. Сперва с ним была девица, но он что-то сказал ей, и она ушла. Он некоторое время сидел, курил, иногда выпивая стопку. Потом вдруг поманил меня пальцем. Я немедленно подошёл.

— Тебя Михаилом зовут? Я твоих родителей знаю. Пойди в оркестр, закажи «Шаланды полные кефали…».

Я заказал, и наш калининградский Ив Монтан, Юра Арчивадце, выбежал на эстраду с этой песней:

— По просьбе почётного гостя, капитана дальнего плавания, Вульфа, Якова Львовича!

Капитан, щурясь от папиросного дыма, благодарно склонил совсем побелевшую уже к тому времени голову. Он расспрашивал меня о том, почему я не стал учиться. Ещё что-то малозначительное мне говорил. Потом он расплатился и сказал мне:

— Вот что, парень. Ты меня проводи и возвращайся. А то девчата скажут: Вот старый хер, увёл парня из-за столика. Ты у меня один рейс был штатным лебёдчиком, и в трюм смайнал бочку соли, чуть трюмному не на голову. Я помню. Матрос, вообще-то, ты дерьмо, но парень хороший. Так проводишь?

— Так точно! — радостно сказал я.

Мы вышли на под моросящий мелкий дождик, и я было собрался ловить такси, но старик меня остановил.

— Куда мне ехать на такси? Я живу в МДМ (Межрейсовый дом моряков). Ты что, не слышал? Я с женой развёлся.