Я-1 - [45]

И, надо сказать, подобным образом я ныл уже недели две, понимая, что вариантов нет; что прошло — то прошло.

Когда я вошёл в студийный подъезд, с лестничной клетки третьего этажа доносились довольно возбуждённые голоса. С одной стороны, это было неудивительно — музыканты вообще курят довольно громко. Тем более на этой самой клетке в своё время и вовсе была «акустическая». Однако, уже на втором уровне мне удалось идентифицировать хозяина наиболее агрессивного голоса. Хозяин более тихого и, на первый взгляд, оправдывающегося (таким миролюбивым тоном обыкновенно говорят «да-да-да, хорошо, я так и сделаю», а про себя добавляют «только отъебись ты от меня, наконец») проступил чуть позже. Ввиду того, что реже звучал.

Кто это были и что обсуждали — догадаться нетрудно: Серёжа, как обычно, объяснял Вове, что тот мудак. Вова же пришёл вместе с Марковым (в тот момент нашим барабанщиком) и, в общем-то, ко мне. Поговорить. И мы с ними проделали это.

Всё это время я курил одну за другой, для верности сидя не на седьмой, а на четвёртой ступеньке, всякий раз попадая бычком в самый центр пепельницы. Поскольку курил я нервно, этот характерный щелчок от удара о металлическое днище урны раздавался примерно раз в три минуты. Когда бычок пробил 7, Вова сказал: «Ладно, я всё-таки скажу!.. Мне по хую, кто что обо мне подумает. Вся мудацкая гордость эта. Скворец, короче, если ты этого хочешь, всё можно вернуть как было…»

И я съёбся со студии, и всё началось по новой…

61

…И, видя, как я мучаюсь, как обычно, не понимая причины, мама решила показать мне город-герой Ленинград.

Сказано — сделано. Через неделю в 0 часов 3 минуты наша «красная стрела» тронулась. Сначала тихонько, как подкрадывающаяся к жертве кошечка, потом быстрее; а потом, видно, убедившись, что никто не подкрадывается, в свою очередь, к ней, принялась неистово пожирать октябрьскую железку, громко чавкая на стыках и стрелках.

Я вообще подозреваю, что людям только потому удаётся перемещаться на поездах, что поезда питаются рельсами, а чтобы иметь свободный доступ к новому корму, им необходимо находиться в движении, чем все мы и беззастенчиво пользуемся. Потому-то скоростные локомотивы и морят голодом и содержат в ужасных условиях.

Надо сказать, город-герой Ленинград мне понравился. Ведь когда мне было пятнадцать лет, а в ту поездку мне именно столько и было, Ленинград являлся единственным большим, чистым и вместе с тем красивым городом. Москва была большой, но грязной, пыльной, потной и некрасивой. Города же Советской Прибалтики хоть были и красивы и чисты, но по своим габаритам не превышали размеров посёлков городского типа в славянской зоне бывшего Союза. Герой же вполне отвечал моим максималистским требованиям. А развитая система метрополитена в моих глазах и вовсе делала его достойным моей же любви.

Исакий, конечно, на мой вкус показался мне довольно аляповатым, но за метро, «Аврору» и Александрийскую колонну это можно было простить.

Там я неожиданно с новой силой заскучал по Миле, которой сам же и написал «прощальное» письмецо. Большие физические расстояния — вообще штука весьма поразительная. Возможно, тут важную роль играет специфика именно российского способа расселения, когда всё без исключения пространство между нашими крупными городами можно смело назвать тайгой. Иными словами, мы живём в дремучем лесу (в том числе в дремучем лесу человеческой глупости), и никогда нельзя забывать, что столица нашей родины Москва, равно как и любая другая столица или же просто город, — не более чем только лесная опушка, полянка, временно освещённая солнышком; красная горка; а вокруг непроходимые заросли, тёмный лес, полный дикий людей, тупая зелёная чаща.

Именно Лес постоянно атакует города, пытаясь пробраться, протиснуться в них любой ценой и уничтожить, а не наоборот, как принято думать. Всё время прорастает сквозь асфальт бессмысленная трава, и всё время тупые ленивые твари человечьей породы норовят прорасти сквозь череп в мой мозг, в мою душу, поставить там, у меня в голове мещанскую свою мебель, купленную на распродаже в IKEA; в самом сердце поместить огромную двуспальную кровать, плюхнуться туда с бутербродами и шампанским и смотреть сквозь мои глаза бесконечные научно-фантастические сериалы, созданные лишь затем, чтобы отвлекать подлинных людей от ежесекундной работы, направленной на тотальное истребление окружающего нас, богов истинных, мира тупых и ленивых скотов. Да я скорее ослепну, чем позволю вам это! Будете свои сериалы у меня через жопу смотреть! Я так подозреваю, немного другие.

Так вот, чем дальше мы удаляемся от полянки, которую действительно считаем своей, тем более реальную мы получаем возможность увидеть себя со стороны, поскольку мы всегда остаёмся в доме, который считаем своим. Иными словами, куда бы мы не уезжали, наш двойник всегда остаётся дома со всем своим духовным опытом, но лишённый возможности действовать и развиваться. И, благодаря именно этому обстоятельству, мы, отъехавшие, получаем возможность анализировать его жизнь, поскольку только на чужбине (пока, конечно, она не приобретает качества Родины, что тоже случается, если к тому есть необходимые предпосылки) нам удаётся увидеть самих себя на собственной ладони.