XX век как жизнь. Воспоминания - [30]

Существенное уточнение. Необходимость творческого развития марксизма, разумеется, признавалась и приветствовалась. Но только в строго установленном порядке: сверху вниз. Предполагалось, что творческий потенциал прямо пропорционален должностному положению. Соответственно, верховным творцом выступал генеральный секретарь, за ним шли члены политбюро и секретари ЦК КПСС. На более низких этажах партийной иерархии, в научных учреждениях полагалось ограничиваться творческими комментариями к руководящим цитатам.

XX съезд КПСС поколебал было сложившуюся систему банно-прачечного отношения к марксизму-ленинизму, делающую упор на соблюдение его «чистоты». Пользуясь растерянностью партийных верхов, заговорили «низы». Особенно громко — в братских партиях и странах.

Однако идеологическая «оттепель» была недолгой. Когда я появился в журнале, температура окружающей идеологической среды заметно понизилась. И все-таки «точка возврата» была пройдена. Вернуться к привычной «чистоте» было уже невозможно. Это сказывалось и на работе журнала. С одной стороны, он боролся с ревизионизмом. Но с другой — был вынужден опираться на людей, которые, хотя и не были ревизионистами во всем почти преступном значении этого слова, тем не менее были открыты для новых веяний, для понимания новых подходов и задач.

Заведовал отделом философии Хачик Нишанович Момджян. Еще довоенное поколение. Чрезвычайно галантный, умный, эрудированный человек. Насчет «чистоты» у него явно было свое мнение. Но, прошедший суровую школу жизни, он умел делать это мнение незаметным.

Момджяна сменил Георгий Лукич Смирнов. Человек из аппарата, но не совсем аппаратный человек. Здравый смысл вместо эрудиции. Умение ладить и с начальством, и с подчиненными.

Со Смирновым связан эпизод, вошедший в фольклор «Коммуниста». На моем рабочем столе нет ни книг, ни бумаг, вообще — ничего. Когда пишу — лист, на котором пишу, и книга, с которой списываю. Когда думаю, стол чист.

— Что вы делаете? — спросил Смирнов, увидев меня за пустым столом (он был только что назначен в «Коммунист» и еще не знал привычек своих сотрудников).

— Думаю.

— Нет, что вы конкретно собираетесь делать?

— Конкретно я собираюсь пойти в туалет, — ответил я и вышел из кабинета…

Моим непосредственным шефом был уже упоминавшийся Анатолий Павлович Бутенко. Фронтовик. Главный в журнале борец против ревизионизма. Но без тупости, обычно присущей таким борцам. Человек, не боящийся говорить «нет!» начальству и отстаивать свою позицию. Пожалуй, лидер нашего «младокоммунистического братства»[5]. Многие наши сходки происходили в его гостеприимной квартире под гастрономическим руководством Марины Хевеши — скрытой венгерской ревизионистки (по совместительству — тогдашняя жена Бутенко).

Моими коллегами (сиречь консультантами) были Наиль Бариевич Биккенин — человек тончайшего юмора и хорошего философского чутья, успевший дорасти до главного редактора журнала и сохранить его, преобразовав в «Свободную мысль»; Генрих Федорович Хрустов — почти вундеркинд, почти не от мира сего, погубивший свой искрящийся талант в длинных коридорах МГИМО; Виктор Николаевич Фокин — прекрасный редактор, порядочный человек, придумавший фоктейль (так называлась любимая им смесь пива и портвейна).

Отдел философии вместе с отделом международной жизни образовывали, так сказать, либерально-демократический фланг редакции. XX съезд оставался нашим знаменем, нашим символом веры. На консервативном фланге были отдел искусства и литературы и отдел партийной жизни, дрейфовавшие в сторону умеренного сталинизма. Где-то ближе к левому центру пульсировал отдел экономики. Деление, конечно, условное, грубое. Но оно показывает тот водораздел (или — мыслераздел), вдоль которого накапливалось напряжение. Оно ухватывает главное: уже тогда начинались процессы, приведшие к перестройке, развалу партии и краху социализма.

Тогда, почти полвека назад, мы не думали об этом. Молодость — это тактика, стратегия начинается гораздо позже. Мы, я имею в виду уже упоминавшихся «младокоммунистов», работали весело, с удовольствием. Были в курсе самиздатовских и тамиздатовских новинок. Спорили до хрипоты. Довольно часто учиняли всякие неофициальные сборища с музыкой, танцами, хохмами.

Что же касается собственно работы в журнале, то она заключалась прежде всего в подготовке к печати, редактировании статей, написанных важными авторами. Большинство из них присылало в редакцию примитивные, грубо сколоченные помощниками материалы. Но тема была нужна, автор был на высоте. Приходилось дотягивать.

Строго говоря, это не была обычная журналистская работа (поэтому я и говорю: «журнал без журналистов»). Это было редактирование (вплоть до переписывания) текстов, требующее знаний в самых разных областях. Так что приходилось зарываться в специальную литературу или консультироваться у профессионалов. Не жалею. Лишних знаний не бывает.

У меня сохранилась верстка статьи академика П. Юдина «Закономерный характер перехода от социализма к коммунизму». От автора осталось примерно 30 процентов текста, остальное принадлежит редактору. Приложена собственноручная записка академика: «Дорогой товарищ Бовин! Вы проделали очень большую и хорошую работу. Приношу вам благодарность. С приветом