XV легион - [19]

– Август отдал город на разграбление солдатам! Что там делается! Насилу ноги унес!..

Аммоний и Виргилиан переглянулись. Вот для каких прекрасных деяний осчастливил август высоким посещением Александрию! Житница мира, Египет питал хлебом Рим и легионы. Тот, в чьих руках был Египет, был господином положения в Риме. Но Александрия, центр папирусной и стеклянной мануфактуры, очаг завиральных идей, насмешливых стишков и непокорности, давно раздражала императора.

Погром разрастался. К вечеру над городом стояло розовое зарево пожаров. Показывая на него рукой, Аммоний сказал:

– Вот что делают люди, которые живут во мраке...

Философ и Виргилиан стояли на набережной в Евностосе. За мраморными колоннами улицы Гептастадион уже горел маяк, и клочья смолистого пламени рвались в неожиданно почерневшее небо, отражались на воде. В гавани застыли корабли. За их мачтами сверкали огоньки Лохии. Над иудейскими кварталами разгоралось зарево. Со стороны города доносился глухой гул человеческих криков. От воды пахло сыростью, рыбой. Что могла сделать среди этих волнений и бедствий душа, пленница страстей?

– А я ищу тебя, учитель, – сказал какой-то человек в плаще.

– Гелиодор! – узнал Аммоний в говорившем одного из своих учеников.

– Римляне громят академию, жгут наши книги, – взволнованно сообщил Гелиодор, и в его голосе слышались слезы.

– Не волнуйся, друг, – положил Аммоний ему на плечо руку, – главного они не разрушат. Посмотрим, Виргилиан, что там происходит, если ты не опасаешься за свою жизнь.

– Я не оставлю тебя... – ответил Виргилиан.

Они направились по набережной к Музею, где находилась академия, в которой учил Аммоний.

Император, окруженный батавской и скифской сволочью, верхом на коне, без шлема, стоял на канопской улице недалеко от гробницы Александра. Тяжело дыша, он взирал на разрушение города. Где-то поблизости солдаты ломали топором двери, и пронзительный женский голос взывал:

– Пощадите! Пощадите!

Пьяный солдат бежал с ворохом одежд. Увидев императора, он завопил:

– Смерть врагам августа!

Но, не удержав равновесия, доблестный защитник республики растянулся на мостовой. Белый каппадокийский жеребец танцевал под царственным всадником. Каракалла шептал:

– Теперь они узнают, как улыбаться! Вольнодумцы! Подрыватели основ!..

Когда Аммоний добрался до академии, было уже поздно. Дом пылал, и пламя вырывалось из окон. В саду среди миртов и лавров бродили какие-то пьяные личности, от которых разило вином и чесноком.

– Бедные диалоги! – сказал с прискорбием Гелиодор. – Какие книги прислала нам Маммея из Пергама! Все погибло в огне!

Каракалла не мог успокоиться. На уголках его рта показались пузырьки розовой пены. Вспоминая песенку про Иокасту, в которой намекалось на его интимные отношения с матерью Юлией Домной, он терял над собою власть.

– Солдаты называли меня товарищем. Но эти выродки, торгаши, лоботрясы должны с умилением целовать край моего полудамента! Что это со мной? Адвент, кажется, я умираю...

Поседевший в боях Адвент, привыкший ко всему на свете, равнодушно смотрел на смятение, что творилось вокруг. Но увидев, что император схватился за то место панциря, которое прикрывало ослабевшее сердце, он встревожился и пытался успокоить безумца.

– Благочестивый, тебе нехорошо? Уйди отсюда, не волнуй себя из-за пустяков...

Аммоний и Виргилиан видели издали, как солдаты сняли августа с коня и унесли на плаще в один из домов.

– Подумать только, – усмехнулся Виргилиан, – говорят, что ребенком он плакал, когда перед ним на арене звери разрывали преступников!

Зарево над городом разгоралось.

Зная, что Виргилиан из Александрии направлялся на лаодикийском корабле в Антиохию, Аммоний просил его передать письмо Маммее. Красавица, не в пример сестре Соэмии, изучавшая усиленно Платона, засыпала старика письмами с просьбами разъяснить то или иное место. Теперь Аммоний писал ей, что он Платона читал с пропусками и плохой помощник в этом деле. Виргилиан же был рад случаю познакомиться с дочерьми Юлии Мезы, о которых ему много рассказывал Филострат.

Приняли римлянина в доме Юлии Мезы с распростертыми объятиями. Сестры состязались в искусстве завлечь в свои сети римского поэта. Виргилиан не знал, что слаще: похвалы ли его стихам из уст Маммеи или поцелуи Соэмии. Но нежные руки Соэмии увлекли его, опутали, лишили разума. Маммея утешалась за чтением книг.

Свиток развертывался с приятным для слуха шелестом. В третий раз Маммея перечитывала книгу Филострата.

Главы бежали за главами. Лебеди, сладостно поющие на заре, в зефирах Каппадокии[26], в озаренной сиянием Авроры роще, где мать великого встретила бога Протея и положила руку на забившееся сердце. Молнии и громы в день рождения. Путешествие в Индию. Чудеса и дорожные приключения, остатки цепей, которыми был прикован Прометей, бочка с ветрами. И эти трогательные слова: «не о красоте храмов заботьтесь, но о душе»...

Маммея вздохнула и отложила книгу. «Житие Аполлония из Тианы» прислали ей месяц тому назад из Рима. Что делает там Филострат? Она остановилась на лирической фразе о стрекозах, которые могут петь свободно, в то время как мудрецу злые закрывают уста. На мгновение вспомнились слова из другой книги о лисенятах, имеющих норы, и о бездомном, которому негде приклонить головы...