Взыскующие града - [58]

Простите такую откровенность; но, во-первых, Вы ееш сами вызвали, а во-вторых, такое отношение к "эмпирическому характеру" Вашей деятельности обусловливается единственно высоким мнением о ее "умосозерцательном характере". Если бы Ваша статья принадлежала человеку, от которого я не ждал многого, я бы прошел мимо нее без внимания. А кроме того, этот разговор с глазу на глаз объясняется и нежеланием выступать против Вас в печати; но в споры о политической моей благонадежности перед побликой не вступал и вступать не желаю. Крепко жму Вашу руку

Ваш кн. Е.Трубецкой.

109.     С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[555] <12.12.1908. Москва — Симбирск>

Москва, 12 декабря 1908 г.

Вы исчезли из Москвы внезапно, очевидно, невтерпеж стало, и нет от Вас известий. А мы здесь кошмаримся помаленьку и пережили еще кошмар мережковщины, который — внутренно и для большинства, м<ожет /> б<ыть />, и незаметно, стоил мне кое-чего, но, молитвами святых угодников, пока пронесло сравнительно благополучно. Заседание о Лермонтове было страстное[556]: досталось и Лермонтову[557], и всем и всему (хотя и не соблазнительно было по существу), но самое-то <неприятное?] — это вывезенная из Парижа невыносимая демагогия манеры Св<енцицк />ого, но без его внешнего темперамента[558]. Была схватка — полуличная — с кн. Трубецким. Был неприятный выпад Белого, который в их бытность вообще страшно омережковился и повернулся как-то не примиряющей, скорее непримиримой своей стороной, которую хотелось преуменьшить, и тоже была демагогия. Вообще впечатление от вечера было невыносимо отвратительное. Кроме того, они выступали еще несколько раз, но как-то шумно и несколько скандально, так что и сами смущены[559].

Наконец, в доме М.К.Морозовой в "кружке философском" мы имели некий бой[560], причем, "православные" стояли дружно и, до известной степени, натиск врага отразили (таково внутреннее чувство), но и это благодаря отсутствию широкой публики, ибо демагогия (до миссионерского съезда включительно) была пущена во всю. Вы знаете, вероятно, что Д<митрий /> С<ергеевич /> написал было Св<енцицкому /> письмо с изъяснением в любви и смирении после нашего газетного письма[561]. Здесь, когда им рассказали все, они с нами согласились по существу (оговорки — неважны) и решили, что его нельзя пускать в СПб Религиозно-философское общество.

Но только ла донна é мобиле[562], сами знаете, непреклонна из них только З<инаида /> Н<иколаевна />, которая относится к Св<енцицкому /> с холодным и брезгливым презрением. Но разные могут быть комбинации. Лично мы виделись раз. Они хотели быть у меня, но заболели дети, и это не состоялось, мы были у них. Лично мы встретились дружелюбнее, чем можно было ожидать (тем более, что я высказал — со своими бесконечными и многословными оговорками и извинениями — но по существу решительное осуждение и скорбь по поводу тона прений в Религиозно-философском обществе и ему, и Белому). Щупали друг друга, расспрашивали (хотя, впрочем, без нарушения границ). Боюсь, их дружелюбие ослабело после стычки с Морозовой, а мы еще раз убедились, что разговор в комнате — одно, а на эстраде — другое. Между прочим, они говорят, что в литературе их направление получает одностороннее и неудачное освещение, так что в сущности от своих выступлений отказываются, но — опять! — до первого случая. Говорят, что нас разделяет гораздо менее отношение к православию, чем к политике, но это детский вздор и новая игрушка, несерьезно; а их еретичество закостенело, и это почувствовалось, — мы как бы лбами стукнулись. У меня впечатление, что они совершенно на той же точке, литературно-безблагодатной, на какой мы расстались несколько лет назад. Но, по-видимому, дело стоит хуже, и "таинства", боюсь утвеждать, но таково общее наше предположение, — все-таки есть[563]. И жалко и страшно за них. В дружелюбные моменты разговора, по мягкотелости, хочется и кажется, что все это недоразумения и вот-вот сговоримся, но, говоря объективно, это не так: это секта со всеми ее признаками; и отношение их к нам, даже при некотором личном дружелюбии, как у сектантов, как у Добролюбова[564] или петербургских членов всемирного христианского студенческого союза[565], в этом роде. Про Вас спрашивали. Я старался придать Вашему отъезду характер случайного совпадения. Я пришел к заключению, что диспутов с ними, в том числе и в СПб-ском Религиозно-философском обществе, положительно следует избегать за бесполезностью для них и вредностью для публики. Вот в кратких чертах удовлетворяю Ваше любопытство, по обычаю, чересчур кратко.

Св<енцицкий /> сбежал, как и надо было ожидать, теперь прячется, уже прислал ругательное письмо Ш<еру /> — я считаю возможными и дальнейшие выпады. Вероятно, теперь он обдумывает "платформу", на которой возобновит свою деятельность, как только почувствует наступление физической безопасности[566]. На будущей неделе будет у нас годовое собрание, не устроили бы скандала его почитательницы. Мы приготовились.

Лекции у меня остановились и я получаю возможность кое-что делать. На 20 — 21 проектируется поездка в пустынь. Собираются Владимир Александрович