Взыскующие града - [216]

 — чтобы сдать весной экзамен за седьмой класс и в консерваторию у Вильшау[1601]. Теперь она стала вставать в семь часов, так что я ее вижу только за ужином. Ввиду двойственности ее занятий, я называю ее «двуединой ученицей». Она смеется. Вчера привезла с собой кота £Серба", который, можно сказать, в семье Ивановых занял самое видное место[1602] <…>

Волнения с моей речью все продолжаются. Г<ригорий> А<лексеевич> вчера много говорил с Вячеславом, а Булгаков со мной. Я правду сказать очень мало их понимаю и вчера вместо всяких разговоров приступил к писанию речи. Очень боюсь, что она выйдет все-таки "трудной", несмотря на всю свою остроту. Ну как Бог даст. Меня ужасно трогает, что ты так ждешь моих писаний и так веришь, что я напишу что-нибудь дельное и нужное. В тебе есть какая-то удивительная гармония и мера в этом отношении. Ты относишься к моим работам именно с тем самым чувством, которое живит, радует и вдохновляет. Только будь терпеливой. Ничего хорошего скоро сделать нельзя. Сегодня был удивительно хороший сухой день. В воздухе носились пылинки снега. И мне сразу от дня этого стало хорошо. Очень жду наступления морозов, я буду чувствовать себя совсем иначе <…>

527.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <25.09.1914. Москва — Тифлис>

25 сентября 1914 г.

<…> Сегодня я разоделся в синий костюм с новой крахмальной рубашкой, постригся и, вызвав своим "блестящим видом" дружное одобрение семейства Ивановых, отправился к Лопатину. Он уже прочел диссертацию, пишет отзыв и со своей стороны ничего не имеет против того, чтобы назначить защиту в текущем полугодии. Теперь, значит, дело только за Челпановым, который, я уверен, чинить препятствий не станет. Так как в октябре предстоит защита Аскольдовской диссертации, то я могу рассчитывать на конец ноября или на начало декабря. Для меня важно только покончить с этим в первом полугодии, чтоб потом можно было начать хлопотать о "кафедре" <…>

С моей речью дела пошли "тише". Повестки отпечатаны. Г.А. уже без запинки, не спотыкаясь, читает: "От Канта к Круппу". Трубецкой, который сначала заявил Рачинскому, что снимет свою речь, который потом меланхолически и безнадежно говорил: "Ну хорошо, пусть, пусть он читает!..", Трубецкой теперь "равеселился". Впрочем я его еще не видел, сужу по Рачинскому. У меня пока что выходит очень серьезно и очень кусаче. Кажется, дальше будет еще сильнее <…>

528.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <28.09.1914. Москва — Тифлис>

28 сентября 1914 г.

<…> Моя речь пишется, дня через два кончу. Это будет настоящая "мина" под всю германскую культуру, — к сожалению она полна философичности, которая доступна не всем, все-таки начинена самым острым перцем. Я уверен, что многие расчихаются <…>

529.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <30.09.1914. Москва — Тифлис>

30 сентября 1914 г.

<…> Почему именно Павлуша так не понравился Евгении Викторовне? В утешение могу сказать тебе одно: отношения между людьми полны глубокой тайны и самым явным образом нарушают принцип математики: "две величины порознь равные" и т.д. Ибо два человека бесконечно дружные с каким-нибудь третьим человеком могут относиться друг к другу даже с величайшим отталкиванием. Это общее правило и потому тот факт, что Евгения Викторовна решительно отвернулась от Павлуши, не должен возбуждать никаких особенных суждений ни о Евг. Викторовне, ни о Павлуше. Впрочем я согласен с тобой, что это прискорбно и, конечно, было бы гораздо приятнее, если б Е.В. отнеслась к Павлуше открыто и дружески <…> Вчера я весь вечер провел с Волжским. Он пришел ко мне и к Вяч<еславу>, и мы очень мило и дружно беседовали о всяких материях, много о Достоевском, еще больше о войне и России. Волжский впервые увидел близко Вяч<еслава> и остался им совершенно очарованным. Вяч<еслав> тоже мне изливался потом по поводу Волжского, так что я лично был чрезвычайно доволен, ибо до сего находился в положении того третьего лица, о котором только что говорил, а теперь линия дружеских чувств перекинулась непосредственно от Волжского к Вячеславу и от Вячеслава к Волжскому. Волжский остался у меня ночевать, я ему устроил прекрасную постель, и мы раздевшись и потушив электричество, беседовали должно быть до третьего часа <…> Да, я тебе обещал написать о Гречанинове[1603]. Он был с женой, довольно интересной дамой, с которой у него вышел трескучий роман. Он оставил свою жену, она своего мужа и детей. Он очень влюблен в нее, у нее нескрываемый культ "супруга". Вид у него странный от того, что вставлен искуственный глаз, говорит, говорит с увлечением, но без всякого красноречия. Больше всего разговор шел на "испанские" темы, ибо они проводили весну и лето в Испании, были на бое быков, на живописных праздниках мая. Гречанинов подъезжает к Вяч<еславу> с просьбой написать стихотворное либретто для музыкальной картины, может быть оперы "Куликовская битва"[1604]. Я должен сознаться, что ушел спать в свое время и конца разговора не слыхал <…>

530.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <3.10.1914. Москва — Тифлис>

3 октября 1914 г.

<…> Сегодня у нас заседание "Пути". Будем обсуждать не издать ли нам тетрадкой наши речи на заседании и затем не издавать ли нам вообще непериодические тетради о войне. Многое зависит от того, какое впечатление производит моя речь. Вчера Рачинский презжал специально для того, чтобы выведать у Вяч<еслава>, что именно такое я написал. Кажется, узнавши, он успокоился. Вот сегодня и увижу так ли это. Они все в вопросе о германской культуре останавливаются на полдорожке. Один Вячеслав присоединяется ко мне всецело и от себя развивает целый ряд тонких соображений, которые очевидно выльются в статью <…>