Взыскание погибших - [55]
— Янкель, где лежал царь? Здесь? — гость показал на лужицу крови у левого стула.
— Да. Рядом — царенок. Правее — царица. А за ними — княжны.
— Хорошо, — гость погладил черную, клином, бороду, доходившую почти до пояса. — Выставь охрану у двери и сам встань, чтобы сюда никто не входил, пока я сам не выйду.
— А зачем?
— Надо, Янкель. Потом скажу. Потом пусть придут женщины — жены караульщиков. Надо все вымыть с мылом и песком.
Юровский ушел.
Гость достал черный мешочек из небольшого чемоданчика. В нем были подушечка, кисточка, флакончик черной краски особого состава. Обмакнув кисточку в краску, гость написал четыре каббалистических знака:
Значение надписи: Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы.
На стене гость обнаружил написанные тушью строки из Гейне, из поэмы «Валтасар»:
«Войков успел начертать, — понял гость. — Интеллигент! Что ж, пускай останется и эта надпись. А это что?»
Гость стал рассматривать надписи на немецком. Это были имена убийц.
«Стереть. Никаких имен!».
Из лужиц крови, что пролилась в этих местах, гость ложечкой стал собирать кровь во второй флакон. Флакон аккуратно спрятал в мешочек, поставил в свой чемоданчик.
Закончив операцию, он вместе с Юровским поднялся на второй этаж.
Гость сразу же увидел железный сундучок, стоявший на столе, до краев наполненный драгоценностями.
— Много украли? — спросил гость.
— Не очень. Я почти все заставил вернуть.
— Хорошо, Янкель. Все самое ценное опечатать и увезти в Москву.
— Дряни много. Иконы, мусор какой-то — камешки, цветочки засохшие…
— Это так называемые святыньки — с разных памятных мест. Все на помойку, иконы разбить!
— А одежда?
— Рассортируйте.
Янкель понял так, что часть можно взять себе, часть раздать персоналу. А сейчас все ценное надо увезти в «Американскую гостиницу».
В комнату вошли Шая Голощекин и Пинхус Вайнер.
— Я подогнал авто, — сказал Шая.
— Правильно. На погрузку поставить надежных людей. А самим вести контроль. Когда ждать Ермакова?
— К рассвету, — сказал Войков.
— Прекрасно! Шая Исаакович, — обратился он к Голощекину. — Вы принесли, что я просил?
— Конечно! — живо откликнулся Голощекин. — В столовой? Или прямо здесь?
— Прямо здесь. Вот на этот столик… Посмотрите — прекрасные царские бокалы, с вензелями.
Голощекин открыл саквояж, с которым пришел, достал штоф «Смирновской» и хотел налить водку в фужеры.
— Только не сейчас, чуть позже. — Гость открыл свой чемоданчик и вынул оттуда флакон с кровью.
Улыбки сползли с лиц Голощекина и Вайнера. Что должно произойти, понял и Юровский.
— Братья мои, — начал гость голосом торжественным и твердым, — этой кровью жертв, которую мы принесли богу нашему, мы сейчас скрепим навеки наш союз и поклянемся: все, что мы совершили здесь во имя его, сохранить в вечной тайне, не говоря о том никому и никогда. Я прочту клятву и молитву на древнееврейском, а потом по-русски, а вы ее за мной повторите. Запомните: тот, кто нарушит данную клятву, подлежит уничтожению. Не укрыться изменнику нигде и никогда от расплаты не уйти…
В это время отряд Ермакова, миновав Верх-Исетский завод, двигался по дороге к Коптякам. Дорога шла полем. Ночь истлевала, воздух был серым, призрачным, влажным. Нудно гудел мотор автомобиля, чекисты, сидящие в кузове по углам, покачивали головами, как китайские болванчики. Им хотелось спать, хотелось в тепло. К плошке с горячим супом или, на худой конец, к чугунку с картошкой.
Чекисты все были иноверцы, попавшие в Россию во время мирового похода. Теперь они продолжали убивать, но уже за деньги. Никто из них не понимал, в какой мясорубке оказался, какой хищный зверь с красным языком, красными глазами и волчьим оскалом управляет ими. Им казалось, что они выполняют высший долг, о котором говорят вожди интернационализма.
Дремавший в кузове австриец вдруг увидел, что из-под солдатского сукна, которым были накрыты тела, выпросталась девичья ладошка. Она была маленькой, белой, и когда грузовик подпрыгивал на кочках, ладошка дергалась. Австриец, нагнувшись, заправил ладошку под сукно, закрыл глаза, чтобы хоть немного подремать. Но в очередной раз, когда машина подпрыгнула, он невольно открыл глаза и опять увидел ладошку. Ему даже показалось, что указательный палец этой ладошки согнулся, будто поманил его к себе.
Наемник выругался и хотел снова натянуть сукно на труп, но в это время услышал голоса и увидел людей, которые верхами, на телегах и пешими стояли на дороге.
Впереди отряда верхом на коне ехал матрос Ваганов, один из помощников Ермакова по верх-исетскому ЧК.
Ваганов уже проявил себя, побывав в «деле» с Ермаковым: стрелял сразу, не раздумывая, бил наотмашь, мог и с ног свалить. Ходил он в своей матросской форме, в деревянной кобуре носил револьвер, чтобы каждый знал, с кем имеет дело.
— Братва! — крикнул Ваганов. — Дай дорогу!
— Погоди! — отозвался коренастый рабочий в картузе, в коротком, выше колен, пальто, скуластый и востроглазый.
По окрику его, движениям было видно, что он тут за старшего.
— Где Петро?
— Здесь я! — отозвался Ермаков, вылезая из кабины грузовика. — Здорово!
