Взвод, приготовиться к атаке!.. - [85]

И вот однажды, когда третий взвод вышел на открытое пространство, из низины неожиданно заработал пулемет. Там, впереди, в низине, стояли стога сена. Мимо шла проселочная дорога, петляла среди стогов. Вспышки мы увидели на одном из стогов. По характеру стрельбы и темпу мы сразу узнали старого знакомого — МГ-42. Кто воевал и ходил в атаку, тот знает, что это за машина — МГ-42. Никто из нас не мог даже предположить, что пулемет может быть установлен так неосторожно и явно — на стогу у дороги. Сразу трое наших упали как подкошенные. И все трое — наповал.

Правое крыло цепи тем временем поднималось из низины. Пулеметчики, израсходовав ленту, спустились со скирды и сразу кинулись к повозке, стоявшей с противоположной стороны. Я видел, как они действовали. Один бережно положил на телегу пулемет, а другой тем временем схватился за вожжи. Значит, еще есть у них патроны, если так берегут пулемет, подумал я и приказал своему пулеметчику остановить их. Иван Захарович стрелять умел хорошо. Короткими очередями он начал отсекать пулеметчиков от повозки.

— Смотри коней не постреляй, — говорили ему автоматчики, наблюдавшие за его поединком с пулеметчиками.

— Кони за пулеметом не сидели, — зло как-то ответил Иван Захарович.

Кони не испугались стрельбы, стояли на месте. Видимо, они уже были привычны к тому, что рядом работают пулеметы. А пулеметчики отпрянули обратно к скирде. Но вскоре снова бросились к повозке. Они-то знали, что за скирдой уже не спрячешься. Иван Захарович снова ударил короткими очередями и сказал своему второму номеру:

— Приготовь новый диск.

Пули бороздили землю между скирдой и повозкой, и это не давало возможности пулеметчикам завладеть лошадьми и пулеметом и скрыться в балке. Проселок через несколько десятков метров терялся в лощине, заросшей кустарником и редкими деревьями. Мы понимали, что, упусти их туда, они легко могут скрыться, затеряться среди зарослей, затаиться.

Я дал команду перебежками продвигаться вперед. Один из автоматчиков обошел скирду и отвел в сторону лошадей с подводой. Он стоял поодаль, выведя лошадей из зоны огня ручного пулемета Ивана Захаровича, и держал одной рукой автомат наготове, а другой — лошадей.

На автоматчика пулеметчики не побежали. Побежали в сторону, где не было никого из наших. Но их быстро догнали, сбили с ног. Привели.

Принесли к скирде и троих убитых автоматчиков. Положили их рядом, висок к виску, плечо к плечу. Никто уже не дышит. Никому не нужна медицинская помощь. Все трое из третьего взвода. Мой взвод шел в этот раз рядом с третьим стрелковым взводом лейтенанта Куличкова.

— Идите сюда, — подозвал я пулеметчиков.

Их подтолкнули в спины стволами автоматов. Подошли. Стоят. Бледные. Одежда не немецкая — венгерская. В глазах — испуг. Они уже поняли, что плена им не будет.

Лейтенант Куличков вытащил из кобуры свой ТТ, посмотрел на меня. Что он увидел в моих глазах, я не знаю. Видимо, то же, что и в его глазах, и в его душе. Потом посмотрел на своих солдат, обступивших пленных венгров, на убитых своих, потом снова на живых и опять на мертвых. Поднял ТТ и в упор, прямо над телами своих солдат, расстрелял венгерских пулеметчиков. Никто из солдат и сержантов не посмел препятствовать расстрелу пленных. Когда венгры упали, лейтенант подошел и сделал контрольные выстрелы. Никто из них не должен был жить после того, что они сделали.

Этот расстрел был справедливой казнью. Можно теперь рассуждать о бесчеловечности расстрела военнопленных. Мы тогда воевали. Когда противник сдавался, бросал оружие, мы его чаще всего отправляли в тыл. Но эти не хотели сдаваться. До последнего. На месте Петра Куличкова мог оказаться и я. И я сделал бы то же самое. Если бы увидел убитыми своих автоматчиков, рука не дрогнула и мне бы потом эти венгры не снились. И Петр, и я знали, что солдаты их все равно в тыл не повели бы. А если бы и повели, то — до ближайшего оврага. Еще свежа была в памяти смерть лейтенанта Володи Ведерникова и солдат его взвода.

Эти двое, одетые в полевую форму венгерской армии цвета хаки, наверняка накануне заезжали в деревню, может к своим женам. Когда мы подходили к деревне, они спешно покинули ее. Но, как выяснилось, ушли недалеко. Мы в деревне задерживаться не стали, сразу двинулись дальше. А может, их было больше, и пулеметчиков оставили в заслон. Дорога была исполосована тележными следами. Кто по ней прошел?

Убитых положили на повозку. Кто-то из солдат вытянул кнутом лошадей. Те пробежали метров двадцать и остановились. Никто из нас к ним больше не подходил. Третьему взводу надо было хоронить своих убитых. А мне возвращаться во взвод, который к тому времени по приказу ротного отошел назад и окапывался по краю деревни. Я спросил Петра Куличкова: можно ли жителям забрать тела своих убитых?

— Пусть забирают, — ответил Куличков и даже не взглянул на меня.

Да, такое все же надо пережить.

На околице села мы с Петром Марковичем встретили пожилого венгра и, как смогли, в основном жестами, дали ему понять, что произошло и где лежат его односельчане. Он слышал стрельбу и сразу все понял. Пошел к скирде и опознал убитых.