Взвейтесь соколы орлами! - [6]

– А ну-ка, любезный, останови-ка нам у какой-нибудь ювелирной лавки!

– Так вот как раз ювелирный магазин Котлярского!

Уже у входа нас встретил сухощавый хозяин заведения.

– Что же ты, любезный грешишь-то так? Ведь в светлое Христово Воскресенье работать-то грех!

– Ну воскрес он или не воскрес – это вопрос спорный. А вот как Вы справедливо заметили, сегодня именно воскресенье, а не суббота и работать нам вовсе не грех. И потом это же Ваша Пасха, а не наша. Так что желают молодые господа – выбирать украшения или изучать Тору?

– А подберите-ка нам, уважаемый Петя, пару одинаковых колье и по паре сережек к ним.

– А откуда Ви знаете моё имя?

– Ну имя Петра Котлярского, чуть ли не единственного честного ювелира во всем Санкт-Петербурге известно многим.

– Если Вы такой грубой лестью рассчитываете получить скидку, то Вы уже ошиблись. Честных ювелиров не бывает! Вот то, что Вы ищите и общая цена этих побрякушек сто рублей и не меньше.

– Ну, сто рублей – это цена, чтобы купить. А какая Ваша цена, что бы продать?

– Вы мне уже начинаете нравиться и я готов уступить Вам червонец!

– А вот Вы нам сразу понравились, и потому мы платим полностью сто рублей.

– Вы меня удивили ещё больше, господа. Тогда позвольте мне от себя добавить к вашим гарнитурам ещё и по перстеньку с такими же камешками!

– А вот это как раз и не нужно. С перстеньком трудно угадать с размером пальчика. Да и колечко, как подарок, намекает женщине на долгосрочные отношения. А оно нам надо? Так что колье и серёжки – это камильфо. Ни к чему не обязывает, но является заслуженной наградой для дамы сердца.

– Тогда возьмите мою визитную карточку. Думаю я Вам ещё не раз пригожусь. Ведь Вы так молоды, в Ваших сердцах ещё предостаточно свободного места, а прекрасных дам так много!

– И карточка Ваша нам не нужна. Магазин Петра Котлярского мы не забудем. Тем более, что товар, предложенный Вами не стоит и шестидесяти рублей, но тем не менее мы платим полную сотню!

– Вы удивляете меня уже в третий раз, и это только за сегодня. Так точно знать цену на ювелирные изделия в Вашем возрасте это большая редкость.

– Я не разбираюсь в ювелирке, но зато я хорошо разбираюсь в людях. Так что зайгизунд, мсье Котлярский! – попрощался я.

Когда мы садились в коляску с двумя бархатными коробочками в руках, то Кондрат похвалил меня:

– Это хорошо, что ты про девчат вспомнил. А как думаешь, зачем их наша названная маменька в дом привела?

– Ну тут всё просто. Вспомни у Пикуля, «Окини-сан». Там в дома, где воспитывались юноши, сердобольные мамаши специально нанимали молодых горничных, что бы парни по борделям не шастали. Антибиотик-то ещё не скоро изобретут. А наши не горничные, а воспитанницы. Вот мы их и воспитываем, как умеем.

– А почему она именно этих выбрала? – спросил брат.

– Ну что касаемо фигуры, то сам понимаешь о чем может мечтать парень в двадцать лет. А вот про внешность, так это опять из нашей подкорочки. Да к тому же они говорят, что и сами напросились.

– Что то-Саляривщиной пахнуло! – задумчиво промолвил Кондрат.

Я повёл носом и принюхался.

– Вроде нет. Да и откуда здесь взяться солярке?

– Опять тупишь, Андрюха. Не солярка, а Соляровщина. Вспомни у Станислава Лема. Там материлизовались именно сокровенные желания тех, кто был на орбите планеты Солярис.

– Ах вот ты о чем. Ну что же, одобряю твой выбор. Твоя подкорочка на одной частоте с Владимиром Высоцким. Ну как, к тебе возвращается сознание твоего реципиента?

– Да что то чувствую, что вот-вот, но какая то пелена в мозгу мешает.

– А может, это остаточное воздействие клофелина? Давай сделаем так. Сейчас вернёмся, плотно пообедаем, но на сухую и всхрапнём по паре часиков. Глядишь вся дурь то и повыветрится. До вечера времени у нас ещё много, а ночью силы нам понадобятся. Девчонки явно чего-то не договаривают. Наверняка наша маман имела с ними приватную беседу, в которой ясно намекнула, что от них требуется. Оттого и такая безотказность.

– Скорее всего, ты прав, Андрей. На других условиях их и близко бы не подпустили ко дворцу. Ну да оно и к лучшему. Зато нас не будут мучить угрызения совести, что обидели сирот. Не мы это замутили.

Уже у подъезда я вручил кучеру обещанный целковый, а за то, что больше не канючил, ещё и гривенник на водку.

– Премного благодарен, вашсочество. Храни Вас Господь!

– Да мы только не него и уповаем. А ты сам-то чьих будешь? – вспомнил я фразу из любимого фильма.

– Что значит чьих, барин? Ноныча ведь не то, что давеча – крепостных-то ужо отменили. Так что мы сами по себе. Беловы мы. По извозной части значит. И брательники все мои тож. Даже самый малой наш брательник, Сашка Белов, гимназию закончил, все науки превзошел, но в чиновники не пошел, а в извозчики подался. Сам себе хозяин. Опять же каждый день свежая копейка в дом. Ему тесть евонный нову лакировану коляску купил на резиновом ходу, а мы лошадёнку справили. Так у него теперича жизнь разлюли-малина.

После плотного обеда и крепкого послеобеденного сна я полностью врубился в сознание Великого князя Андрея Владимировича. Итак, пару месяцев назад мне исполнилось восемнадцать. Через пару месяцев я закончу Николаевское кавалерийское училище досрочно, так как один год пропустил и сдал экзамены за него экстерном. И мне присвоят чин корнета. Ну, а пока я юнкер, но с таким набором орденов, что позавидовал бы даже бывалый боевой генерал. Но я не Брежнев – мне кичиться незаслуженными наградами не пристало. Из спальни я прошел в соседнюю комнату – мой кабинет. Посередине массивный письменный стол, кресла, книжные шкафы. У окна кульман – ведь в училище преподавали черчение и фортификацию. Ну а в кустах – рояль. Ну не в кустах, а рядом с огромными фикусами и кадки с пальмой. А вот это уже интересненько. Ведь в той, прошлой жизни мне не просто медведь на ухо наступил – на моих ушах топталась вся берлога. И вдруг рояль. Не для мебели же он тут стоит. Хотя Винокур говорил, что на нотах можно селёдку чистить. Ну, как вариант. Я открыл крышку, подсел, и ничуть не напрягаясь, заиграл Рахманинова, помню – второй концерт. Как Иван Израилевич Шниперсон.