Он прибывает, чтобы взорвать утес. Он зажигает бикфордов шнур, и огонь ползет вперед, ползет быстро. Нурдман стоит и смотрит на него, и поворачивается, и бежит! Берегового знака больше нет! Небо и земля рушатся — в разные стороны, каждое само по себе. А позднее на шхеру являются люди, и качают головой, и говорят:
— Это было здесь!
Судно пришвартовалось не очень удачно у входа в гавань, но где-то же оно должно было причалить. Во всяком случае, здесь был напротив стальной трос, и кормовой фалинь[5] должен был выдержать. Нурдман привязал кошку[6] к стальному тросу, что опустился вниз и слегка дернулся в такт мелкой зыби. Затем он сказал сыну:
— Ты можешь приглядеть за кошкой! Коли она начнет вертеться, это худо! А коли взметнется прямо вверх, нам надобно плыть обратно.
Они взяли вагу[7] и ящик со взрывчатыми веществами и пошли в глубь шхеры. Хольгер сел у подножия горы и стал сторожить кошку. Встречное течение толкало моторную лодку с подветренной стороны вперед, и увлекало обратно, и било по фалиню; кошка поднималась и снова окуналась глубоко в воду, но вверх она не взметалась. Хольгер все время приглядывал за ней.
Каменный утес отсюда снизу не был виден. «Они позовут или попросту убегут? Откуда мне знать, когда это будет».
Теперь пустили в ход бур. Он заглушал шум ветра и волн, он работал как бешеный вместе с Нурдманом. Тот держал тяжелый, наполовину поднятый бур, косо приставленный к горе, лицо его было сковано напряжением, и он скалил зубы. Каменная пыль летала перед глазами, а бур отскакивал и искал себе опору, он подвывал меж его руками. Нурдман точно знал, что бур мог, а что он терпел.
Векстрём сидел, сплетая вместе взрывные заряды.
Может статься, что все это, вместе взятое, было одной-единственной глупой ошибкой. Если огромнейший в мире камень лежит далеко в глубине моря, то, вероятно, Бог в своем непостижимом добросердии положил его там. «А потом, — думал мальчик, — потом является Нурдман. Ему плевать на то, что решил Бог, он глядит на камень и говорит: — Его надо убрать!»
Стало спокойнее, кошка все меньше и меньше металась из стороны в сторону, но он все время не спускал с нее глаз.
После восьми Нурдман забрал с собой мальчика на другую сторону шхеры и указал ему часть нависающей скаты, где он должен стоять.
— Залезешь туда, — сказал он. — И не шевелись. У нас — другое место. Понял теперь?
Мальчик кивнул, закрыв рот рукой. Он забрался под нависающую часть скалы и стал ждать.
«Он не понимает, он думает, что я боюсь. Дело вовсе не в том, что тебя самого разорвет на клочки взрыв или ты упадешь в глубокую серую воду. Это касается того, кого ты ждешь и кто никогда не вернется домой».
Звук был краток и приглушен: казалось, огромное животное ворчит во сне.
Мальчик громко закричал и взбежал прямо на склон горы; там он и ждал камнепада после взрыва. И камни стали падать… вокруг него низвергались осколки, наяву все было точь-в-точь так же, как он себе представлял. Там летали они, зазубренные и острые, тяжелые куски древней горы докембрийской породы, и узкие, будто дротики, осколки, но они имели отношение к нему, касались его — его, и никого другого. Невозмутимо рассматривал он камни, что ложились на покой вокруг него в том порядке, какой определил им Нурдман.
