Взрыв - [14]

— Каков же твой вывод, Владислав Иванович? — спросил Озеров после долгого молчания.

— Тот же, Гавриил Андреевич, ты его знаешь. Нам собираются дать новую партию рабочих. Я решительно возражаю против этого. Новые рабочие попадут в ту же атмосферу, в которой живут и старые.

Он положил перед Озеровым свой доклад.

— Прочти. Это рапорт Пинегину. Я настаиваю на проведении широкой разъяснительной кампании среди рабочих. Возглавить ее может только партийная организация. Если Симак неспособен справиться с таким делом, пусть присылают нам другого партийного вожака.

Озеров усмехнулся и покачал головой.

— Крепенько, крепенько! Ты, надеюсь, понимаешь, что я такого рапорта подписать не могу. Это уж твоя сфера — техническая сторона производства. С остальными причинами, как несущественными, ты можешь и не считаться. Но я, как и Симак, должен учитывать настроение рабочих.

— Учитывать ты должен. Но ты, как и Симак, обязан бороться с вредными и бессмысленными настроениями, а не поддаваться им — вот о чем предмет спора, — настойчиво продолжал Мациевич. — Ладно, я не собираюсь тебя переубеждать, ты так же, как и я, понимаешь обоснованность моих слов. Ты привык лавировать, сглаживать наши трения с Симаком — напрасно, между прочим. Ставлю тебя в известность, что этот рапорт я отправлю Пинегину за одной своей подписью. Вероятно, закончим наш спор у него в кабинете.

Мациевич возвратился к себе и аккуратно запечатал рапорт в конверт — завтра утром он уйдет по назначению. Некоторое время главный инженер прохаживался по коврику, сумрачно раздумывая. Он не страшился предстоящего открытого столкновения с Симаком — все серьезные аргументы на его стороне, чего ему страшиться? Его возмущала бессмысленность того, что происходило на шахте. Он должен вести техническую реконструкцию, внедрять новые высокопроизводительные механизмы, обеспечивать реальную безопасность людей, а его заставляют погружаться в темный хаос слухов и сплетен. Уже одно то, что никто ни на одном собрании не осмеливается встать и открыто перед всеми признаться: «Боюсь!», — уже одно это показывает, какова цена охватившему всю шахту, как болезнь, нездоровому настроению. Когда агрегат плохо работает, об этом агрегате всюду кричат, не стесняются кулаком по столу стукнуть — уверены в своей правоте. А тут понимают, что это трусость, сами ее стыдятся — как же можно им, руководителям, знающим реальное положение вещей, считаться с трусостью, как с чем-то разумным?

Плохое настроение затягивало Мациевича, как паутина. У него был верный способ лечения от этой часто нападавшей на него хвори — плохого настроения. Он включил приемник, стал ловить музыку. Но Москва в этот день передавала только беседы, скучный голос бубнил о посещаемости каких-то собраний. Мациевич с досадой повернул регулятор.

8

Пинегин с неодобрением слушал дипломатическую речь Озерова — директор шахты умело сглаживал острые углы, он знал, что на этом совещании их будут ругать. Пинегин, невысокий, широкоплечий, вспыльчивый человек, уже начинал раздражаться: всяко можно было держаться в его кабинете — и кричать, и ругаться, и стучать кулаками по столу, — только не дипломатничать. Он грозно хмурился, делая пометки на листе бумаги, сердито поджимал губы. Озеров, много лет работавший с Пинегиным, разбирался в его лице, как в заученной книжной странице. Озеров продолжал свою речь, не отступая от задуманного плана, он лишь прикидывал в уме, долго ли ему еще удастся говорить: Пинегин, выходя из себя, мог прервать любого оратора. Все дело было в том, что Озеров решил пренебречь гневом своего начальника, он не добивался одобрения и похвал — хвалить все равно было не за что, — он стремился восстановить мир и дружную работу на шахте, а не углублять — и так они далеко зашли — личные нелады.

На диване, у самого стола Пинегина, сидели Симак и Волынский — секретарь горкома, по образованию инженер-металлург. Симак подтолкнул Волынского и прошептал:

— Будет гроза, Игорь Васильевич, смотри, как Пинегин злится.

Волынский усмехнулся. Он не помнил случая, чтобы Пинегин не злился, если что шло не так, как ему хотелось. А сейчас, с какой стороны ни смотри, дело оборачивалось плохо — коксохимический завод работал с колес, запасы кокса на металлургических заводах падали. Волынский ответил тихо и укоризненно:

— А вы надеялись, что обойдется без грозы? Подожди, я еще пару зарядов добавлю к его громам. И так уже по всему городу кричат, что я ваши грехи покрываю.

Пинегин наконец не выдержал. Он вмешался в речь начальника шахты.

— Все это очень интересно, товарищ Озеров, докладывать ты умеешь. Вот в техническом отделе и повтори насчет реконструкции электровозной откатки и прочего. А здесь нас интересует одно: когда дашь угля достаточно? Заводы на голодном пайке — понимаешь? Главный инженер ручается, что и сейчас, без добавочной рабсилы, шахта справится с планом, а у тебя целая программа условий — новые рабочие, завершение реконструкции, жилстроительство, ровное планирование… Кого слушать, не понимаю.

Озеров, стараясь не глядеть на сидевшего напротив Мациевича, вновь — уже кратко — повторил свою мысль. Переброска добавочных рабочих на их шахту — мера чрезвычайная, она даст необходимый немедленный прирост добычи, этого и требует комбинат. А ускорение реконструкции шахты — вопрос постоянной нормальной работы, тут закладываются основы на годы, одно нужно увязать с другим: и быстрое увеличение добычи и обеспечение ее стабильности.