Взрыв - [33]

Василий выскользнул из сарайчика и двинулся следом. Вечер был темный, переулок — безлюден. Вести наблюдение оказалось трудно. Василий то отступал в тень деревьев, то прижимался к заборам, проклиная пустынный переулок, в котором не видно было ни одного прохожего. При таком положении ему, естественно, пришлось держаться довольно далеко от карлика, уносящего документы, и мириться с риском потерять его из виду.

Вдруг Василий сделал неожиданное открытие: он не один следит за карликом!

Вдруг Василий сделал неожиданное открытие: он не один следит за карликом!

От стены дома отделился мужчина, почти не хоронясь, спешит за ним.

Василий оказался в хвосте обоих, полагая, что это задуманная заранее встреча, и ожидая, что сейчас они сойдутся… Но мужчина, ускорив шаг, внезапно оказался за самой спиной карлика. Василий увидел, как он занес руку с ножом… Карлик упал. «Сейчас будет брать документы!» — понял Василий и кинулся наперерез убийце.

Но тот ни на секунду не замешкался, с удивительной легкостью шмыгнув в какую-то калитку… Василий устремился за ним!

Когда он влетел во двор, ему показалось, что впереди него в лопухах, растущих под кирпичной стенкой, кто-то затаился. С маузером в руке Василий ринулся туда, но это была только кошка, прошуршавшая сухими стеблями. Двор оказался проходным. Василий вбежал в параллельный переулок — он был пуст. Человек как сквозь землю провалился.

Когда Василий вернулся к месту происшествия, Царев вынимал бумаги из портфеля Карлика.

— Убит?

— Наповал. Классический бандитский удар — между лопаток, — ответил Царев.

Загадочное убийство это так и осталось нераскрытым. Выяснили только личность убитого. Он оказался старым агентом царской охранки Косичкиным. Можно было только предположить, что он убит своими сообщниками.

Василий вскоре забыл обо всей этой истории, никак не предполагая, что когда-либо еще услышит о Косичкине.

Глава четвертая

1

Положение дел не очень устраивало Нольде. Черепанов не явился на условленное свидание. Между тем его группа — это единственное, на кого можно было опереться. Теперь, после того как ЧК разгромила с таким трудом сколоченные организации кадровых офицеров, приходилось признать, что анархисты, эсеры и прочая шушера более приспособлены к подрывной деятельности против Советов, более гибки, что ли? Во всяком случае, то, что «хозяева» стали их использовать, — умнейший маневр!

За себя Нольде не тревожился: в качестве «финансового работника Александра Тикунова» он оброс уже множеством связей, укреплявших его положение. Да, можно сказать, он стал почти что неуязвим. Теперь между ним и Черепановым не существовало никаких промежуточных звеньев.

Прибывший от Залесского курьер привез зашитый в подкладку пиджака лоскуток белого шелка, исписанный симпатическими чернилами. Это была директива заполучить своих людей в учреждениях Советской власти с расчетом на длительную, глубоко законспирированную деятельность такой агентуры. И это слово «длительная» смущало Нольде… Неужели там, в центре, допускают длительность власти большевиков? Неужели они полагают, что разруха, голод и холод могут быть побеждены лозунгами?

Что касается сути «директивы», то здесь центр, напротив, преуменьшает трудности. Непостижимым образом большевики сумели, несмотря на то явление, которое они клеймят словом «саботаж», наладить работу своих учреждений. Конечно, есть где-то «слабинка», некая прослойка, куда можно закинуть крючок, но это не так просто. И, пожалуй, тут подойдет другой маневр: своего человека, до конца своего, чтобы уже был по уши в преданности — личной, непременно и личной, помимо всего! — пропихнуть хоть на маленькую должность… Зацепиться за какую-нибудь там регистрацию бумаг входящих-исходящих, за какие-нибудь счеты-расчеты. И если человек с головой, — то пойдет и пойдет… Вот и «длительная деятельность».

Нольде давно миновал «Метрополь», мельком вскинув глаза вверх, к врубелевской мозаике и вздохнув при мысли, что гостиница превращена в общежитие для «комиссаров». Сделал крюк мимо «Лоскутной» и поднялся вверх по Тверской, к бывшему дому генерал-губернатора.

Он ценил такие часы одиночества среди толпы — его обтекал спешащий изо всех сил деловой люд — и свои наблюдения, как он думал, строго объективные, тем и ценные.

Перед ним расстилалась площадь, на которой происходило нечто, с точки зрения Нольде, фантастическое. Кожаные куртки и солдатские шинели составляли главную, определяющую часть толпы. Изредка вспыхивающие в ней цветные пятна женских пальто тотчас погашались этим серым потоком. Но что самое удивительное: в этой центральной части города — подумать только, какого города, Москвы! — почти отсутствовали дамские шляпки! Дамские шляпки были изъяты из обращения столь безоговорочно, словно в них-то и заключалась сущность эксплуататорского строя…

Что движет этой толпой? Где та пружина, завод которой приводит в движение массу людей, до сих времен и не помышлявших о «деятельности»?

Вот, например, бежит не помня себя девица… Недурна собой. Хотя красный платочек и кожаная куртка, а тем более сапоги отнюдь ее не украшают. Но что ее «довело до жизни такой»? Девица явно не пролетарского происхождения. Не из аристократок, конечно, но наверняка имеет интеллигентного папу, какого-нибудь адвокатишку или врачишку…