Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть I: Ци-Гун - [47]

Там было написано, что он, мастер Ван, разрешает своему ученику преподавать оздоровительный и воинский Ци-Гун «Восемь кусков парчи». Что он, мастер Ван, и заверяет своей печатью и подписью.

И когда же они (что мой дед, что Ван) перестанут меня поражать. Во-первых, написано было не по-вьетнамски, а по-китайски (он даже написал не «Кхи-Гонг», как говорил по многу раз в день, а «Ци-Гун»). Во-вторых, каллиграфия была как минимум не хуже, чем у деда, который слыл известным мастером по этой части. В-третьих, у него была роскошная печать, которая по качеству работы, пожалуй, не уступала резному столику с драконьими ножками, на котором он писал. И, наконец, самое главное. Как бы я ни хотел преподавать воинские искусства, я был слишком молод для этого. А старый и хитрющий Ван, написав «оздоровительный и воинский Ци-Гун», давал мне право на то, на что я права ни по каким традиционным понятиям не имел.

– Думаю, так тебе понравится, – сказал Ван.

– Конечно, еще бы, спасибо, учитель, – бормотал я. – Но откуда все это?

– Что это? Нефритовая печать, каллиграфия, китайский язык. Что именно?

– Все.

– А я тебе сейчас покажу, может, догадаешься.

И он снова отправился в хижину, видимо, снова рыться в сундуках. Вскоре (видимо, в отличие от всех прошлых случаев он знал, где лежит то, что он искал) он показался в дверях и поманил меня. На крышке самого большого сундука лежал меч. Явно очень старый и явно очень дорогой.

– Ты на надпись взгляни, – подбодрил меня Ван.

На сверкающем, не тронутом ржавчиной лезвии была надпись: «Моему учителю Вану от императора Вьетнама».

– Ты дату, дату смотри, – сказал Ван. В таком хорошем настроении я его, пожалуй, не видел.

Я посмотрел и обомлел: пятнадцатый век. Получается, что предок Вана пять веков назад был учителем императора Вьетнама?!

– Думаю, ты понял, откуда это все, в том числе и нефритовая печать, оттиск которой у тебя на дипломе. Там все честно написано: «Ван, мастер школы Счастливого Пути», только тот мастер Ван, чья это печать, умер примерно пятьсот лет назад. Но я тоже Ван и тоже мастер школы «Счастливого Пути», так что никакого обмана. Ты думал, только твой дед известного рода? Чуть не забыл, ты тоже у нас получаешься знатная особа. Кто бы такого знатного человека, как ты, отдал бы в обучение простому, неграмотному крестьянину. Так ты обо мне думал? Признавайся, маленький паршивец. А, можешь не отвечать, старый неграмотный крестьянин не настолько неграмотен, чтобы не прочесть, что написано на лице у молодого благородного господина.

Как всегда, Ван был кругом прав. Вообще-то я не слишком задумывался о его происхождении и грамотности, но если бы меня спросили, кто такой мой драгоценный многоуважаемый, за плохое слово о котором я был готов убивать, я бы ответил, что он простой крестьянин, а если это кому-то не нравится, то пусть скажет это ему прямо. Можно и мне, но мне хуже, потому что он только суровый, а я злой.

Грамоту, написанную, как он выразился, «неграмотным крестьянином», Ван велел мне отвезти домой и отдать на хранение деду, чтобы она не потерялась. Так я сделал, благо на этой неделе был день рождения отца и Ван мне выдал «увольнительную», велев не напиваться сверх меры, чтобы потом никто не сказал, что он, «неграмотный крестьянин», плохо воспитывает своих высокородных учеников.

Приехав домой, я отдал грамоту деду, попросив его спрятать «эту бумажку». Услышав про «бумажку», дед задумался.

– Впервые не знаю, что с тобой делать. То ли наказать, то ли ругательски ругать, то ли смеяться над тобой, то ли сжалиться и объяснить.

– Конечно, лучше объяснить, – поторопился с ответом я, так как знал, что собой представляют дедовы наказания. Если побьет – это ничего, мне не привыкать, а если, например, заставит стоять в столбе, когда гости сядут за стол?

– Пожалуй, ты прав, – согласился дед. – Праздник у нас, какие уж тут наказания. Времени нет, скоро придут гости, так что я скажу коротко. Эта большая печать, на которой написано «Ван, мастер школы Счастливого Пути», известна всем традиционным учителям воинских искусств и Кхи-Гонг Вьетнама уже пять веков. Так что, имея эту, как ты изволил выразиться, «бумажку», ты можешь ногой открывать двери любой, ты слышишь, умник, любой серьезной школы Вьетнама. А если какой-то учитель воинского искусства не знает имени мастера Вана, то можешь быть уверен, это не серьезный учитель, за ним не стоит традиция и ни он, ни его школа не представляют интереса для ученика мастера Вана. Так что можешь считать, что Ван выдал тебе волшебный, открывающий все двери пропуск. И если ты его предъявишь понимающим людям, тебя напоят, накормят и, заметь, никто не станет испытывать твоего мастерства – те, кому положено, знают, что мастерство своих учеников Ван испытывает сам, перепроверять уже нет необходимости – можно нарваться.

Выдав мне неописуемой красоты грамоту, Ван словно забыл о восьми кусках парчи и мы стали изучать очередной «оздоровительный Кхи-Гонг». На этот раз Ван был более категоричен. Говорил он так:

– Парчовый Кхи-Гонг ты можешь делать, а можешь и нет. Правильного движения у тебя и так более чем достаточно. А вот то, что ты изучишь сейчас, я советую тебе делать обязательно. Дело в том, что движения в этом Кхи-Гонг – это не главное. Его совсем немного и можно его вообще не делать (в старину именно так и поступали). Главное в нем – правильный звук. Недаром его зовут «Заклинания шести иероглифов». Само собой, никаких заклинаний и в помине нет, это так, чтобы красиво звучало. Это просто шесть звуков, произношение которых несколько похоже на произношение звуков, соответствующих тому, как читаются эти шесть иероглифов.