Взрослое лето - [47]

— Верьте в меня… Я постараюсь.

Мила шла после работы привычной дорогой. Вокруг дремали равнодушные берёзы и осины, а несколько серебристых тополей трепетали на ветру, словно предупреждая о чём-то на своём неведомом языке. Молодой женщине хотелось только одного: поскорее заметить молчаливые ели, растущие возле дома.

В детстве она часто ощущала внутри себя гадкий страх к глухому лесу, несчитанному скопищу неведомых деревьев и кустов, вечной темноты и прибежище тени. Жутко было представить себя в сумеречной или в полночной дубраве, наполненной невидимой для человека жизнью со своими неясными звуками. Сколько раз она мечтала уехать в город и лишь изредка навещать знакомые просеки, но глушь не отпускала, словно невидимыми кандалами приковав к этому болоту, и в конце концов забрала любимых родителей, даже похороненных в закрытых гробах.

Но и от того, что происходило в её жизни в последние полтора месяца, становилось жутко. Её дочь, её кровиночка и единственная опора, четырнадцатилетний ребёнок менялась на глазах, превращаясь из угловатого подростка во взрослого человека, словно змея, стягивая с себя старую тесную кожу, освобождая новую и блестящую. Но больше всего в этой метаморфозе Милу страшила Алёнкина одержимость: ей во что бы то ни стало хотелось найти сгинувшего давным-давно отца. Ну, это-то она считала просто блажью малолетней девчонки, но ещё дочь собиралась раскрыть страшное убийство. Три года, целых три года, она старалась стереть из памяти дочери ужасные воспоминания, но получила обратный эффект. Алёна готова пойти на всё, только бы найти убийц. Но как ни странно, своим остервенением к неведомому злу она заразила и её, бывшую отличницу в белом фартуке, у которой при виде мышей и тараканов начиналась истерика, любимую папину дочку, что не слезала с рук отца до старших классов.

Нерадостные мысли Милы оборвал нагонявший её мотоциклетный рёв, приближающийся с каждой секундой. Звуки не походили на стрекотанье ставшего привычным скутера журналиста, а скорее напоминали дикий рык Диминого мотоцикла. На мгновение мелькнула мысль — зайти в лес и спрятаться в зарослях лещины, чтобы не встречаться с ним на лесной дороге. Но, по-видимому, на часах судьбы пробило время действовать, и отодвинуть его на потом или просто забыть — невозможно.

Вскоре мотоцикл выскочил за спиной Милы и, поравнявшись с ней, замолк, словно наткнулся на невидимую преграду. Она остановилась.

— Привет, а вот и я! — снимая шлем, сказал Дима, словно ничего не случилось в их жизни и отношениях, а всё идёт по-старому.

— Здравствуй.

— Садись, подвезу!

— Дим, спасибо, но я сама дойду.

— Понял, не дурак. Хочешь здесь поговорить?

— Ничего я не хочу. О чём нам говорить? Ты меня столько лет убеждал, что не пьёшь, не куришь, а только изредка пропадаешь на рыбалке. И вот на пороге нашей новой жизни выясняется обратное?

— Ну да, — Дима потупил взгляд, и в эти тягучие секунды ему хотелось одного: провалиться сквозь землю, в какой-нибудь таинственный тоннель, которыми изобилует, со слов журналистов, наша Земля, и умчаться по нему в Беловодье или Град-Китеж. Но деваться некуда, надо что-то говорить.

— Люда, прости меня.

— Я тебя давно простила, но на твоё предложение о замужестве теперь говорю: нет.

Дима молчал, но покрасневшее лицо выдавало высшую степень напряжения. Мила перепугалась, ноги подкашивались. Убегать было поздно, оставалось только ждать конца затянувшейся паузы.

— Так вот ты как заговорила, значит: серпом по яйцам.

— Перестань ругаться.

— А здесь нет никого, ни одной души, кругом лес, хочу, ругаюсь, а хочу — нет. Поняла?

— Поняла. Дима, я, пожалуй, пойду, меня ждёт Алёна.

Мила переложила сумку из правой руки в левую и пошла в сторону сторожки на одеревеневших ногах. Размахивая шлемом и что-то смахивая с лица, Дима закричал ей вслед:

— Да я тебя сейчас тут порву, как тузик грелку, никто никогда не узнает, где могилка твоя. Будешь тогда знать! Тоже мне нашлась неприступная цаца! Сколько лет я на тебя угрохал! А ты?

Он умолк и закрутил головой по сторонам, словно ища у сосен подходящие слова:

— Да ты стерва, вот кто ты после всего!

Мила шла вперёд, страшась оглянуться. Её трясло от ужаса — они вдвоём на лесной дороге, какая шальная мысль может прийти в голову обиженному мужчине? Зачем она завела об этом разговор здесь, о Боже? Слёзы от страха, обиды и жалости к себе текли по её лицу, и листва с размаху хлестала по щекам. Тут из-за спины донеслось:

— Верни моё кольцо, тварь!

Придя домой, белая, как полотно, Людмила Александровна собрала Димины подарки, в том числе и смартфон, в розовый пакет и повесила его на штакетник. Вскоре подъехал мотоциклист и, сорвав сумку, с рёвом умчался в глубь леса, оставив после себя только серый дым.

— Хорошо не жили и нечего начинать, помнишь, говорила бабушка? — сказала девочка, стараясь не смотреть на зарёванное лицо мамы.

— Помню, конечно, — и, помолчав с минуту, Мила добавила — Надеюсь, ты не расстраиваешься из-за случившегося.

— Да нет, ты знаешь, мне твой роман с дядей Димой не нравился никогда. Только…

— Что только?

— Телефончик жалко.

Алёнка вставила сим-карту в старый телефон и включила подзарядку.