Взращивание масс. Модерное государство и советский социализм, 1914–1939 - [100]
В царской России ссылка преступников и революционеров была давней традицией. С конца XVII века власти ссылали небольшие группы каторжников и политзаключенных в отдаленные регионы. Порой ссылка подразумевала принудительный труд. В 1827 году Михаил Сперанский, генерал-губернатор Сибири, ввел правила транспортировки каторжников и использования их труда. Он стремился превратить ссыльных в сельскохозяйственных колонистов, имея в виду долгосрочную цель интеграции Сибири в Российскую империю[894]. Подобно своим западноевропейским коллегам, царские чиновники XIX века тоже опасались революционного потенциала рабочих и старались во второй половине столетия регламентировать фабричный труд, а также выступать посредниками в трудовых конфликтах[895]. Русская либеральная интеллигенция тоже беспокоилась о низших классах, но придерживалась совершенно иных позиций. Стремясь улучшить положение угнетенных масс, либералы-интеллигенты вместе с тем опасались, что российская жизнь с ее политическим угнетением и экономической отсталостью способствует девиантному поведению и беспорядкам среди рабочих и крестьян. Таким образом, либералы считали, что в бедности, алкоголизме и преступности низших классов повинно самодержавие, но вместе с тем испытывали по отношению к массам смесь беспокойства и чувства вины[896].
В конце XIX — начале XX века российские социальные мыслители обратились к идее «защиты общества» — новому принципу карательной политики, который ввели в 1880-е годы Франц фон Лист и другие немецкие судебные реформаторы. В противовес классической теории сдерживания, этот подход предполагал, что наказание должно быть обусловлено не преступлением, а потенциальной опасностью преступника в будущем. Сторонники данного принципа призывали к пожизненному заключению неисправимых рецидивистов с целью защитить общество от преступности[897]. Концепция защиты общества приобрела влияние по всей Европе, включая такие страны, как Франция, где социальные мыслители в целом отвергли теории преступности, основанные на биологическом детерминизме. Российские криминологи и психологи тоже с энтузиазмом обсуждали эти идеи, выступая за продолжительную изоляцию некоторых преступников в целях защиты общества. В России эти идеи возобладали на фоне роста общественных беспорядков в начале века, кульминацией которых стала революция 1905 года[898].
Один русский криминолог утверждал, что морально испорченных преступников нужно не сурово наказывать, но просто изолировать, удаляя из повседневной жизни, чтобы защитить общество от их вредного влияния[899]. Другие соглашались и заботливо добавляли, что подобная изоляция необходима для блага самих преступников, поскольку защитит их от пагубного воздействия современного мира[900]. Криминолог А. А. Жижиленко рекомендовал учредить трудовые колонии, где можно было бы разместить опасных рецидивистов и, если удастся, вернуть их к честной жизни[901]. Таким образом, уже до революции принцип социального отсечения, или физической изоляции, тех, кто представлял угрозу обществу, вполне укоренился среди русских психологов и криминальных антропологов. Некоторые из них и в советское время продолжали играть важную роль, формулируя принципы карательной политики. Хотя было бы неверно винить в советском государственном насилии этих либеральных интеллигентов, их предписания по устранению отклонений указывают, что большевики были не единственными, кто желал обновить общество путем насильственного удаления испорченных людей.
Таким образом, к началу XX века идея устранения преступников и их изоляции от общества прочно укоренилась в среде западноевропейских и русских психологов и криминологов. Мало того, этот принцип социального отсечения все в большей степени казался применимым не только к отдельным личностям, но и к целым социальным слоям, представлявшимся угрозой обществу. Способы определения того, какие именно группы являются лишними, зависели от социальной статистики и классификации общества — от технологий, которые сами по себе помогали обосновать идею социального отсечения. Эти принципы и методы каталогизации общества впоследствии повлияли на образ мыслей советских криминологов и стали одной из основ советского отсекающего насилия.
До Первой мировой войны государственные методы отсекающего насилия в самих европейских странах оставались ограниченными, но в колониях европейских стран развернулись в полную мощь. Хотя вмешательство государства в общественную жизнь зародилось не в колониях, методы отсекающего насилия развились и расширились именно там — по мере того как колониальные администраторы разрабатывали новые технологии контроля над обществом[902]. Опыт империализма не только укрепил европейские теории культурного и расового превосходства, но и породил многочисленные проявления отсекающего насилия, в том числе насильственные депортации населения и массовые убийства, предвозвещавшие геноцид
