Взорвать «Аврору» - [7]

Одноэтажный деревянный домишко с броской вывеской «Русскiй Трактиръ А.Г. Поволяева. Скромно, Интеллигентно, Уютно и Сытно» Сабуров приметил издалека. Двое рабочих в синих блузах, стоя на лестницах, примерялись к вывеске, и сначала Владимир решил, что они только что ее повесили. Но потом он понял, что рабочие готовятся ее снимать. Недоброе предчувствие кольнуло сердце.

Внутри трактира было пусто. На дубовых столах стояли перевернутые вверх ножками стулья. Большое зеркало над стойкой было занавешено черной тряпкой. В центре зала уныло подметал половой лет пятидесяти, русский на вид.

– Простите, можно видеть Андрея Григорьевича? – осведомился Сабуров, все еще надеясь на лучшее.

Половой вздохнул:

– Вышел весь Андрей Григорьевич, царство ему небесное.

– Когда? – глухо спросил Владимир.

– Да третьего дня, – словоохотливо начал объяснять половой. – Тут ведь фабрику какую-то будут строить, а дом под снос идет. А Андрей Григорьевич аккурат кредит взял под полное обновление. Ну, он и туда, и сюда, и в суд, и в городскую думу, а кто русского слушать будет?.. Ну, он, сердешный, под трамвай и кинулся. В газетах даже было. А вы сродственник ему будете или сослуживец?

Владимир, не отвечая, медленно пошел к двери.

Войдя в квартиру, водитель такси и его пассажир перестали быть теми, кем они могли показаться незнакомым людям на улице. Здесь они были не бесправными эмигрантами, до поры до времени терпимыми латвийским правительством, а генералом Покровским Алексеем Кирилловичем и полковником Шептицким Павлом Дмитриевичем – председателем и заместителем председателя Балтийской Военной Лиги – объединения, созданного на английские деньги для борьбы с Советской властью.

Пять лет назад, в 1922-м, это было весьма могущественная по эмигрантским масштабам организация, объединявшая под своим крылом почти десять тысяч русских офицеров, волею судеб оказавшихся в Прибалтике. Все они были молоды, закалены недавними Великой и Гражданской войнами, имели огромный боевой опыт, а главное – горели ненавистью к большевикам и желанием драться с ними. То, что финансировать Лигу взялись именно англичане, было далеко не случайным. С начала 1920-х в Риге активно действовала резидентура Сикрет Интеллидженс Сервис, работавшая под прикрытием паспортного бюро британского посольства. Большинство английских дипломатов, включая посланника в Риге, неофициально работали на разведку.

Какое-то время англичане финансировали Лигу, как говорил Шептицкий, «по высшему тарифу», однако затем, году к двадцать пятому, начали постепенно сворачивать дотации. От Лиги откололся ряд более мелких организаций в Эстонии и Литве, которые пытались перетянуть одеяло на себя. О грядущем вторжении в Совдепию никто уже не говорил, о том, чтобы предоставить всем участникам Лиги отдельные квартиры – тоже. Председатель Русского Общевоинского Союза барон Петр Николаевич Врангель недвусмысленно требовал от руководства Лиги переходить под юрисдикцию Союза. В 1924-м первый глава Лиги, полковник Томилин, отказался от должности в пользу генерал-майора Покровского, который отчаянно пытался хоть как-то восстановить былое положение Лиги. Но удавалось это ему с большим трудом. Словом, начался неприятный, но, по-видимому, неизбежный период взаимных разбирательств, дрязг и интриг…

Квартира, которую снимал Шептицкий, по дореволюционным масштабам была совсем скромной. Двухкомнатная, плохо обставленная, окнами на маленький, темный рижский дворик-колодец. Но по нынешним временам и это было совсем недурно. А уж работа таксиста и вовсе была мечтой любого эмигранта. «Умеет Шептицкий все же устраиваться», – подумал генерал с усмешкой, снимая в прихожей пальто.

– Хотите кофе? – словно подтверждая его мысли, спросил полковник уже из кухни. – У меня есть немного бразильского. Вчера заглянул в магазин колониальных товаров.

Покровский вошел в комнату, приложил озябшие ладони к белому кафелю высокой печи, расположенной в углу. Полковник внес на подносе две маленькие изящные кофейные чашки.

– Давненько мне не подавал кофе полковник, – с усмешкой проговорил Покровский, беря с подноса одну из них.

– Просто мало ходите по ресторанам, Алексей Кириллович, – откликнулся Шептицкий. – Полковников-официантов – пруд пруди. Впервые с таким мне пришлось столкнуться еще в июне восемнадцатого, в Киеве. На Крещатике подавал, в форме, при орденах, сволочь…

– И что вы сделали с ним? – поинтересовался генерал.

– Смазал по роже, конечно. Присаживайтесь, прошу…

– А если он не согласится? – возобновил начатый в такси разговор Покровский, беря в руки маленькую изящную кофейную чашку.

Полковник покачал головой:

– Согласится. В такой ситуации, как у него, люди не отказываются…

– Смертник… – словно сам себе сказал Покровский и отпил кофе.

– Ну почему же? – возразил Шептицкий. – Группа Ларионова благополучно вернулась в Финляндию. Да и кроме того, Алексей Кириллович, все мы в этом мире смертники. Тем более мы, офицеры… Только редко об этом вспоминаем.

Генерал хмуро поставил чашку на стол, вынул из кармана плоский портсигар. Слабое сентябрьское солнце, игравшее в окне, блеснуло на гравировке «Дорогому Подполковнику А.К. Покровскому отъ сослуживцевъ въ память праздника полка. 6 декабря 1907 г.». Душистый дымок папиросы потянулся к потолку.