Взор синих глаз - [34]

Священник парировал этот выпад, в котором звучало столько здравого смысла:

– Я знаю, раз уж ты так давишь на меня… я подозревал, что какое-то детское увлечение могло возникнуть между вами, я признаю, что не обременял себя хлопотами это предотвратить, но я никогда и не поощрял этого прямо; и как можешь ты, Эльфрида, ожидать, что я одобрю это теперь? Это невозможно; ни один отец во всей Англии не стал бы слушать о возможности такого мезальянса.

– Но он все тот же самый человек, папа, тот же самый человек во всем; и как он может не подходить мне теперь, если прекрасно подходил раньше?

– Он казался молодым человеком, у которого есть состоятельные друзья и небольшая, но собственность; а без того и другого он – совершенно иной человек.

– И ты ничего о нем не заподозрил?

– Я следовал рекомендации от Хьюби. Он должен был поставить меня в известность. И это же должен был сделать сам молодой человек; разумеется, он должен был это сделать. Я это рассматриваю как в высшей степени неблагородный поступок: этак являться к человеку в дом запросто, словно вероломный я-не-знаю-кто.

– Но он боялся сказать тебе, папа, и я тоже боялась. Он слишком сильно любит меня, чтобы подвергать нашу любовь такой опасности. А что касается рассказа о друзьях и покровителях, который он якобы задолжал нам в свой первый визит, то я не понимаю, почему ты настаиваешь на том, что он обязан был это сделать. Он приезжал к нам по делам, и нас вовсе не касалось, кто его родители. А затем он понял, что если тебе все расскажет, то его никогда больше сюда не пригласят, и он, быть может, никогда не увидит меня снова. А он хотел меня увидеть. Кто может осуждать его за попытку любыми судьбами остаться подле меня – девушки, которую он любит? В любви все средства хороши. Я слышала, как ты сам говорил это, папа; и ты сам поступил бы так же – как он, как любой другой мужчина на его месте.

– И любой другой мужчина, сделав такое открытие, как я сегодня, сделал бы то, что намерен сделать я, и постарался исправить свою ошибку, а это значит – выставить его вон, как только законы гостеприимства мне это позволят… – Но тут мистер Суонкорт вспомнил, что он христианин. – Конечно же я ни за что на свете не вышвырну его за дверь, – добавил он, – но думаю, у него достанет такта понять, что ему нельзя задерживаться здесь дольше, если у него есть хоть капля хороших манер.

– Он и не останется, поскольку он джентльмен. Видишь, какие у него изящные манеры, – отозвалась Эльфрида, хотя, возможно, манеры Стефана были сравнимы с подвигами Эвриала[49] – иными словами, стали хороши в ее глазах скорее из-за красивой внешности их обладателя, чем благодаря тому, что были из ряда вон.

– Вздор, кто угодно станет таким, кого ты назовешь изящным, если он поживет немного в городе да будет внимательно смотреть по сторонам. И он, должно быть, поднабрался своего джентльменства, когда ходил на галерку в театры да смотрел во все глаза на манеры светских гостиных, какими их выставляют на театральных подмостках. Он мне напомнил один из худших анекдотов, что я когда-то слышал.

– Что это была за история?

– Ох нет, благодарю покорно! Я ни за что на свете не посвящу тебя в такие непристойности!

– Если бы его отец и мать жили на севере или на востоке Англии, – храбро настаивала на своем Эльфрида, несмотря на то что ее речь прерывалась рыданиями, – где угодно, но не здесь… ты… бы… видел только… ЕГО, а не ИХ! Его положение в жизни… было… было бы таким… каким его представляет его профессия… и не было бы испорчено… незавидным положением его отца… совсем… с которым он и не жил… никогда. Несмотря на то что Джон Смит скопил много денег и гораздо богаче нас с тобою, как все говорят, иначе он не смог бы оплатить сыну такое дорогостоящее образование. И это очень умно и… благородно… со стороны Стефана, быть лучшим из своей семьи.

– Да. «Если скот владеет скотиной, то его ясли будут всегда стоять у королевского стола»[50].

– Ты оскорбляешь меня, папа! – закричала она, рыдая. – Оскорбляешь, оскорбляешь! Он – мой Стефан, и я люблю его!

– Это может быть правдой, а может и не быть, Эльфрида, – парировал ее отец, вновь чувствуя себя некомфортно оттого, что невольно смягчился. – Ты смешиваешь воедино будущие возможности с нынешними фактами – то, кем молодой человек может стать, и то, кто он есть сейчас. Мы должны смотреть на то, что он представляет собой сейчас, а не на ту неправдоподобную степень успеха на избранном им поприще, что может принести ему будущее. Расклад таков: сынок крестьянина из моего прихода, которому, возможно, удастся, а возможно, и нет, купить меня с потрохами, молодой человек, который еще ничего не добился в жизни, чтобы прославить свое имя, и пока находящийся на иждивении отца, желает обручиться с тобой. Его семья живет именно в том месте в Англии, что и твоя, и поэтому по всему графству – которое для нас представляет собой целый мир – тебя всегда будут величать женой Джека Смита, сынка каменщика, и ни при каких обстоятельствах – женою лондонского архитектора. Это препятствие, а не компенсирующий факт, и так о нем будут судачить во веки вечные. Поэтому ни слова больше. Ты можешь препираться со мною хоть всю ночь и доказывать все, что тебе вздумается; я не отступлю от своих слов.