Взлетная полоса длиною в жизнь - [48]

Сказано это было с такой горечью и обидой, как будто его жестоко обманули на всю оставшуюся жизнь. Испытания МиГ-21 подтвердили возможность выполнения отдельных видов маневрирования на околонулевых скоростях при условии сохранения углов атаки в определённых пределах, не допускавших сваливания самолёта. Двигатель стойко выдерживал не предназначенные для него режимы эксплуатации. Вслед за этим последовал целый цикл испытаний разных типов истребителей, растянувшийся на несколько лет. В программах испытаний исследовались и вопросы боевого применения с использованием новых режимов полёта, подтвердившие расширение возможностей истребителей при атаках воздушных и наземных целей. Оказалось, что все они, с теми или иными индивидуальными особенностями в реакции на отклонения рулей, кто послушно, кто нехотя, а кто изредка и дёргаясь куда-нибудь в сторону, выполняли волю своего «хозяина». Даже тяжёлый перехватчик МиГ-25, для которого петля Нестерова не была предусмотрена Инструкцией, выполнял её спокойно у земли с начальной скорости всего 500 км/ч. А лёгкий бомбардировщик Су-24, изящно выполнив над целью «поворот на горке», наносил удар с крутого пикирования 50–60 градусов.

Лето 1979 года. Готовлюсь к перехвату цели, вернее, имитированной цели (ИМЦ), «летящей» на высоте 27 км, информация о которой поступает на борт МиГ-25 от наземной автоматизированной системы наведения (НАСУ). Это был один из заключительных полётов в конце программы испытаний перехватчика на около нулевые скорости. Сидя в кабине, я тщательно проверил высотно-спасательное снаряжение и поинтересовался у техника:

— Систему запуска двигателя в воздухе проверил?

— Конечно, обоих. Всё в порядке, а что, придётся запускать?

— Обязательно.

После взлёта, набрав высоту десять тысяч метров, я включил форсаж и приступил к разгону скорости для дальнейшего выхода на «опорную» высоту 15000 м, от которой мне предстояло «оттолкнуться». Система наведения работала исправно, и я стремительно приближался к той точке, в которой должен был получить на индикаторе РЛС команду «горка». А пока оба двигателя с максимальными оборотами и бушующим пламенем в форсажных камерах продолжают увеличивать кинетическую энергию моего самолёта. Собственно, полёт на истребителе и состоит из непрерывных переходов одного вида энергии в другой, но лётчик об этом в обычных полётах не думает. В обычных, но не в этом. Плотно пристёгнутый ремнями, я внимательно смотрю на приближение стрелки воздушной скорости к предельному значению — 1250 км/ч. Необходимая скорость достигнута, а команды на ввод в «горку» всё нет и нет. Пришлось частично задросселировать форсажный режим. «Хорошо, что так, а не наоборот», — с удовлетворением подумал я о качестве наведения. И тут высветился сигнал, которого я ждал с таким нетерпением. Устанавливаю РУДы на упор полного форсажа и уверенно отклоняю ручку управления «на себя» до упора. На больших числах М эффективность стабилизатора значительно падает, поэтому я не удивился тому, что самолёт плавно, не торопясь, увеличивает угол тангажа. Достигаю угла 40°, фиксирую его и бросаю взгляд на высотомер. Большая стрелка неслась по кругу как бы одним взмахом, отсчитывая всё новые километры высоты: восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Появляется сигнал включения излучения. Имитированная цель «идёт» на большой скорости со встречным курсом. Проверяю вариант захвата цели. Всё правильно, переключатель стоит в положении «Автомат». Смотрю вперёд и вижу перед собой уже не голубое, даже не синее, а просто тёмное-тёмное небо. И уже не самолёт, а я, маленький белковый комочек, в котором неустанно бьётся Мысль, стремительно ухожу от Земли в эту тьму, как бы пытаясь сбросить гипнотизирующую силу притяжения. А зачем? Неужели только для того, чтобы узнать: Что там, за темнотой? Но наша планета ничего не хочет отдавать просто так. Падает скорость, а вместе с ней гаснет и сила могучего прыжка.

Высота двадцать четыре километра. Дальность до «цели» уменьшается ежесекундно: 70… 50… 40. Загорается сигнал «Пуск разрешён». Нажатием боевой кнопки имитирую пуск ракет, но ещё несколько секунд продолжаю поддерживать угол «горки» для подсвечивания «цели». А в это время темп падения скорости всё увеличивается. Стрелка проходит цифру 500. Двигатели! Как они поведут себя дальше? Скорость 400. Тихо, бесшумно, почти одновременно выключаются оба. Устанавливаю РУДы на «Стоп».

Скорость 300. Движение вверх почти прекратилось и самолёт начал падать на нос, уменьшая угол тангажа. Я повисаю на ремнях в состоянии невесомости. Высота более двадцати шести километров. Вижу перед собой только тёмно-фиолетовое небо, на котором, кажется, вот-вот покажутся звёзды. Ловлю себя на желании увидеть, не блеснёт ли хоть одна из них. Читая про космос, я встречал выражение «космическая тишина». Сейчас я чувствовал её всем своим существом. Я как бы плыл в этом океане тишины, внезапно и ясно осознав, что здесь нет и не может быть никаких звуков. Даже мой самолёт, казалось, ничем не нарушал закон Природы. Наконец внизу я увидел сначала горизонт, а затем и облачность, прикрывшую то, к чему меня так неудержимо тянуло. Когда на пикировании появилась скорость, необходимая для запуска двигателей, я приступил к работе, оставив за спиной то, к чему совсем недавно так рвалась моя душа. Пока обороты «ползли» к режиму малого газа, я сидел с полностью взятой «на себя» ручкой и тоскливо смотрел на то, как самолёт явно не хочет выходить из пикирования, стремительно пронизывая многокилометровый слой высоты. Удивительным оказалось не то, что самолёт в конце концов вышел в горизонтальный полёт, а то, что произошло это как раз на той высоте, от которой совсем недавно (а в юное время — так давно) «оттолкнулся».