Взлет против ветра - [52]

НОКАУТ

Над изголовьем у Андрея Беломестнова висели старые боксерские перчатки. Это были первые перчатки, в которых когда-то давно он, еще восьмиклассником, вышел впервые на открытый ринг. Став впоследствии всесоюзным чемпионом среди подростков, он никогда не расставался с ними, веря, что это они принесли счастье. Даже старый тренер Борис Борисыч, крушивший в молодости многих королей бокса в жестоких поединках, и тот однажды сказал:

— Одобряю. Ты ими славно поработал, сынок.

Старый тренер любил сына солдатской вдовы Андрюшку Беломестнова за выносливость и ярость в атаке. Под градом ударов Андрей никогда не превращался на ринге в безвольное существо. Он только плотнее втягивал голову в плечи и танцующей походкой уходил от соперника, не обращая внимания на подбадривающие крики его болельщиков. За канатами не только подбадривали. Болельщики соперника иногда орали по его адресу:

— Бей его, он уже поплыл. Сделай концовку, и все в порядке, мамаша водой придет отливать!

Противник лез напролом, а Андрей кружил и кружил по рингу, боксируя лишь одной левой, дожидаясь, когда уверенный в своих силах соперник на какое-то мгновение неосторожно раскроется. А дождавшись, наносил правой свой единственный коронный удар в челюсть снизу, вернее, не свой, а молодого Бориса Борисовича, и тот, кто считал себя без одной секунды победителем, с грохотом валился на пол и был не в силах встать.

Однако с приездом в строевой полк Клепикова бокс был забыт, да и какой уж тут бокс, если все помыслы сосредоточивались лишь на одном — на полетах. И перчатки висели над его койкой, покрываясь налетом пыли. Серго Маджари однажды пошутил:

— Слушай, Андрюша, зачем они висят? Только дразнят. Снял бы лучше, дружище.

— Не торопи, — грустно усмехнулся Андрей, — никогда не забывай, что по этому поводу сказал великий Чехов: если в первом акте пьесы ружье висит на стене, то в последнем оно должно выстрелить.

И как в воду глядел Андрей — «выстрелили» его боксерские перчатки. В серый, пасмурный день, когда изморось и облака низко висели над летным полем, а сверхзвуковые истребители зябли под намокшими брезентовыми чехлами, в гарнизоне проходили спортивные соревнования. Полк Клепикова выходил по всем видам на первое место. И вдруг в день финальных схваток случилась беда. После обеда, когда Маджари доигрывал с Баталовым третью партию в шахматы, а Беломестнов мирно читал томик Есенина, к ним в гостиницу прибежал сам Клепиков, взъерошенный, растерянный, и, улыбаясь улыбкой номер два, при которой он оскаливал мелкие зубы: смотрите, мол, какой я рубаха-парень, вырвал из рук у Беломестнова книгу.

— Есенина и завтра почитаешь, Андрюша, — обратился он к остолбеневшему подчиненному. — Отменный поэт. Как там у него? «Дурное дело, ну а если тянет, пиши про рожь, а больше про кобыл». Превосходный поэт Есенин, однако летным полком он никогда не командовал, и мои заботы ему неведомы были. Так что обождет Есенин, если у командира передового полка Клепикова несчастье и он пришел за помощью.

— За какой же, товарищ подполковник? — недоуменно спросил Андрей.

— Не называй меня подполковником, — фамильярно возразил Клепиков. — Чай, мы не на полетах. Называй попросту Иваном Михайловичем. Слушай, Андрюша, ас тысяча девятьсот семьдесят третьего года…

— Почему семьдесят третьего, — перебил Беломестнов, — это еще так нескоро.

— Нескоро! — вскричал Клепиков. — Да ведь сейчас как минимум три года надо полетать, чтобы летчиком первого класса, иными словами асом, быть.

— А я бы за два хотел, Иван Михалыч.

— Нахал ты, Андрюша, — мягко ругнулся Клепиков. — Однако все впереди, и о твоей летной карьере сейчас Мы говорить не будем, дружище. Перейдем лучше к делу. Лишь ты меня можешь спасти, меня — своего командира. Ты ведь помнишь, как в уставе записано: грудью защищай своего командира в бою. Ведь помнишь?

— Помню, — пожал плечами Андрей.

— Так вот… какой у тебя вес в боксе?

— Первый средний.

— Так ведь это здорово! — Клепиков даже погладил его, как маленького, по голове. — Андрюша, милый, я не имею права этого делать. Но была не была; семь бед — один ответ. У нас заболел техник-лейтенант Сысойко, который должен был драться с их перворазрядником. Выйди, пожалуйста, мальчик мой, на ринг вместо него. Ты можешь даже и не драться: тренер тотчас же поднимет белое полотенце, но очко-то нам все-таки запишут, и мы в целом по всем видам спорта выиграем тогда первое место.

Серго Маджари, готовившийся объявить Аркадию шах, вытараща глаза, поднял кулак с зажатой в нем королевой.

— Товарищ подполковник, его же побьют как пить дать. Он два месяца не тренировался. Пощадите малютку нашего.

Клепиков, все прекрасно понимавший, виновато замолчал, и на его лице появилась улыбка номер шесть, робкая и смиренная, с которой он каялся дома перед женой. Он хотел что-то сказать в свое оправдание, но затянувшаяся пауза вдруг разрешилась самым неожиданным образом. Андрей Беломестнов сурово свел над переносицей брови.

— Ты что за меня решаешь? — прикрикнул он на друга. — Кто меня побьет? Это мы еще, как говорят одесситы, будем посмотреть.

— Вот-вот, мальчики, — восторженно всплеснул руками Клепиков. — Я же говорил, что Андрюша Беломестнов для моего передового полка золотая находка. Значит, согласен?