Взлет против ветра - [30]

— Думаю, да, — спокойно подтвердил Баталов.

Маршал подошел к большому глобусу, положил на него не очень крупную ладонь и медленно, негромким голосом продолжал:

— Слишком много багрового зарева на этом шарике, Антон Федосеевич. Пожары и войны давно перестали быть редкостью. Носить военный мундир в наши дни — задача не из легких. Слишком велика мера ответственности, возложенная на каждого из нас. Мы живем в такое время, когда было бы крайне наивно полагаться только на борьбу за мир средствами пропаганды. Агитировать за мир хорошо, если ты опираешься на силу. Слушают тогда как-то почтительнее, каждое предложение всерьез рассматривают. А если бы у нас не было самолетов, танков, ядерного оружия? Поди, господа во фраках с каменными бы лицами встречали наших посланцев, да и нашему МИДу было бы тяжеленько убеждать империалистических волков не есть беззащитных ягнят. Вы поедете на очень ответственные рубежи, — невесело усмехнулся маршал. — Там не только состоятельным командиром надо быть, но и задатки дипломата в себе развивать. Немцы демократической Германии — наши товарищи по оружию. Будете встречаться с их офицерами и генералами, взаимодействовать на учениях. Словом, вам самой жизнью определены отношения боевых друзей. Ну, а остальное известно.

И опять попал Баталов в знакомые края. Городок с узкими улицами, состоящими из однообразных, в большинстве своем каменных одноэтажных домиков с серыми и красными черепичными крышами, с небольшой площадью в центре, перед зданием ратуши, и коттеджами авиагарнизона на окраине дал ему приют. В просторной, уже обставленной к его приезду квартире Баталов вместе с сыном стал обживать новые углы. Маленький Аркаша встретил перемену в своей жизни с пугливым любопытством. Сначала он робко прикасался к окружающим его вещам, по вечерам тоскливо звал маму, но, когда в третьей комнате поселился Тарас Игнатьевич Староконь, мальчик быстро привык к грубоватой солдатской ласке этого человека и смирился со своей участью. К тому же в те часы, когда комдив бывал дома, он не спускал его с рук, приносил самые необыкновенные игрушки, вроде ярких разноцветных самолетиков, сделанных из пластмассы и металла, ослепляющего глаза при солнечном свете, или гильзы от настоящего самолетного снаряда, каким в войну стреляли наши летчики по фашистским «юнкерсам», или пожелтевшие от времени, странно пахнущие книги, в которых были роскошные, во всю страницу рисунки зверей, рыб и змей, а в одном из томов фотография бородатого человека, придерживающего коленом ружье, про которого отец сказал:

— Это Брем, великий охотник, естествоиспытатель и путешественник.

— Папа, а кто такой естествоиспытатель? — серьезно сощурив серые глазенки, поинтересовался сын.

— Это тот, кто очень много ходит по земле и умеет видеть жизнь.

— Значит, ты не естествоиспытатель…

— Почему? — растерялся отец.

Аркадий задумчиво вздохнул:

— Да ты все летаешь и летаешь. Когда же тебе жизнь замечать? Ты даже мне сказки перестал рассказывать.

Антон Федосеевич грустно рассмеялся и посадил сына на колени.

— Бедненький мальчик… Тебе бывает очень невесело в одиночестве… Слышишь, Староконь, какое нам брошено обвинение?

— Слышу, Антоша, — откликнулся его помощник. — Тяжкое обвинение. Растет детиночка и по суткам батьку своего не бачит. Хиба ж це розумно?

Твердая рука полковника гладила светлые волосы сына. «Кажется, темнеют, — машинально думал комдив. — Значит, не в Анку, в меня волосами пошел. А вот глаза от нее передались. Чистые, светлые».

— Ты про себя лучше расскажи, пап… как ты с фашистами дрался.

Баталов задумался и неожиданно сказал:

— Уговорились. Я тебе про воздушный бой с одним бароном расскажу.

— А барон кто? Он фашист?

— Нет, сынка, — задумался Баталов, — : скорее всего, все-таки не фашист. Просто немец, которого заставили воевать за Гитлера, а он был глупый и думал, что воюет за какую-то великую Германию.

— А почему он барон?

— Вечером расскажу, сынка.

Но вечером Баталов не пришел. На соседнем аэродроме потерпел аварию истребитель, и полковнику пришлось срочно вылететь туда для расследования. Вместо него вечернюю сказку маленькому Аркаше рассказывал Староконь. Никто из них и предвидеть не мог, что произойдет с их маленькой дружной мужской семьей в ближайшее время. Будто где-то прорвало плотину и на равнину хлынула вода — так хлынули на нового комдива неприятности одна другой хуже. Только-только вошла дивизия в норму по выполнению плана летной подготовки, только навел он образцовый порядок в частях, нашел общий язык с командирами полков и эскадрилий, как случилась авария. Правда, летчику удалось выпрыгнуть с парашютом, но машина погибла, и обо всем этом пришлось докладывать в вышестоящий штаб. А неделю спустя в довершение всего произошло новое ЧП. Антон Федосеевич, выкроив в послеобеденное время свободный часок, заскочил на квартиру проведать сына. Аркашка температурил, на щеках у него горел лихорадочный румянец. Завидев отца, он капризно протянул:

— Папа, сказку почитай… Про солдата, ведьму и огниво.

Баталов взял сказки Андерсена и, поправив на мальчике одеяло, стал листать книгу. За окном было тепло, пригревало весеннее солнце, в голубом небе слышался гул взлетающих и садящихся самолетов. В самом начале взлетной полосы ревели истребители, собирающиеся взлетать. «Сейчас заревут громче и помчатся по бетонке», — мысленно отметил Антон Федосеевич, прекрасно определявший по тому, как работают двигатели, что в данную секунду делают летчики. И действительно, стекла в гостиной задрожали от нарастающего рева, белой тенью взмыл в небо один самолет, за ним оторвался от летного поля второй. И вдруг, словно голос певца на самой высокой ноте, гул второго самолета оборвался, так что стало как-то поразительно тихо, а секунду спустя огромной силы взрыв потряс стены их дома. Подбежав к широкому окну, Антон Федосеевич увидел, что над островерхими шиферными крышами провинциального немецкого городка черным столбом колышется густой концентрированный дым, остающийся от взрыва авиационного бензина. И тотчас же ненужно резка и неожиданно потряс комнатную тишину звонок телефона: