Вживленные в Эстонию - [7]

Кади. Я захожу в чат. Иногда, коли не лень, и письма свои просматриваю, иногда и нет, никто в ответ не пишет, вот и у самой тоже охота пропадает. Играю, разумеется. У меня в одном своем файле… был… а теперь уже больше нет, Вейко стер.

Рээлика. А почему ты решила, что это Вейко стер, ведь играют же все?

Кади. Нет, у меня свой файл.

Рээлика. Но ведь и я тоже играю в твоем файле.

Эркки. Оттуда миг бросает взгляд, сказал Рейго.

Кади. Книг читаю мало. Одна книга, которая мне понравилась, называлась «Белый клык». Там говорится об одном волке, который потом стал домашней собакой.

Юри. «Верное сердце Фрама» — эта моя любимая книга. Про одного волка.

Эркки. Точно ведь, волки в трусах ходят, сказал Рейго.

Вспышки памяти

Юри. Это было, когда я еще только учился ходить. Была у нас такая большущая коробка, битком набитая игрушками. Мама оттуда всё посреди комнаты вывалила, а я у своей кроватки сидел. Тогда мать и говорит: пойду-ка я на кухню, а ты, мол, иди, поиграй. Только ты не ползи, потому как пол грязный. И тогда я подумал — ну, а как, как же мне добраться до игрушек? Мама рассказывала, что, когда она вошла в комнату, то я и пошел, встал и направился к игрушкам, упал на них, стал играть. Потом уже научился и побольше ходить.

Рээлика. Я себе, по собственному разумению, карманные деньги сделала, будто их мама дала. Какие-то бумажки пополам разрезала и написала на них — 500. Совсем козявка еще была. Мама из дому ушла, на работу, кажется, и забыла закрыть дверь балкона. У нас очень такой низкий балкон был. Я прыгнула вниз и отправилась, по собственному разумению, в магазин за конфетками. Взяла мишку или зайчика, или чего там, да подошла к прилавку, деньги на стол, все как положено. Потом… ну, охранник схватил, повели меня в свое какое-то там заднее помещение… уж и не помню, чего они мне наговорили, наконец, тот охранник сказал: да ладно, я сам заплачу.

Кади. Я маленькой просто ужасная была. Вижу, к примеру, дырочку, пусть даже самую малюсенькую, просовываю свой маленький пальчик и превращаю ее в большую дырищу.

Рээлика. Я знаю, у меня было такое маленькое ватное одеяло, под которым я спала, оно стало мне мало, и я его выбросила на помойку, потом мать меня за это еще как следует отшлепала, что я одеяло-то выкинула. А потом… Да, еще — то одеяло, что мне как бы немного велико было, его я снизу пополам порезала, чтоб пальчики на ногах высовывались, лишь бы получить себе новое одеяло. Тогда мать сказала: все, будешь теперь под этим одеялом спать, так вот.

Аннели. Когда у меня был день рождения, гостей много, бабушка еще жива была, и дед, кажется, был какой-то. И мальчик тоже один приходил, гостей много было, так хорошо все. Такие цветы красивые дарили, и один кто-то розу подарил.

Каур. Мальчик, побитый жизнью, признавался: «Не помню. Тетка мне об этом рассказывала, что… Мама где-то уже с неделю не меняла мне пеленок. Все тетка должна была делать — и пеленки мне поменять, и стирать их. Она говорила матери, что сама позаботится обо мне и братце. Сам я почти ничего этого не помню».

Рээлика. Мы с мамой пошли на рынок, и я маму там потеряла, потом постоянно маму искала и, наконец, ее так окончательно потеряла, что тетка какая-то меня домой привела.

Каур. «А, помню! Я нарочно взял баночку, две банки, и разбил их в тазике. Налил воду и потом встал на осколки, нарочно себе ноги изранил. Мол, будет ли мать ухаживать за моими ногами. Хотелось мне узнать это. Тетя-то точно будет, это я и так знал. Было мне годика два, наверно. Матери все было без разницы, конечно, говорила: так тебе и надо, сам виноват».

Это я прекрасно себе представляю, как живется, если у тебя нет отца, ведь мои родители развелись, когда мне было четыре годика. А вот как живется, если у тебя нет и матери тоже, этого я себе до сих пор представить не могу.

Эркки. Осколки причиняют боль, глянь-ка вот, сказал Рейго, кровеносный сосуд ишь какой сделают, вон чё делают (осколком ладонь ранит), больно сделают. Чужие люди разбили пополам и сразу бросили на землю, осколков много. Полиция не разрешает им так делать. Когда они гадостей наделают, то они в тюрьму пойдут. А тут, видишь, какой большой осколок. Сюда нельзя идти босиком.

Мечты

Май. О чем они думают перед тем, как уснуть? Лично мне думается о совершенно диком — ну… например, думаешь, там, о каком-то кумире, или что влюбилась в какого-то там парня, или хочешь стать балериной или принцессой, скажем. Может, и они вот точно так же каждый вечер ложатся спать и думают: почему это моя мама уже целый год меня не навещает?

Аннели. Я поехала к Тийту и Майве. Живут у меня там одни, в Таллинне. Вроде как друзья они мне. Когда они сюда пришли, то меня еще не знали, это мы потом только подружились. У меня даже фотографии имеются. И мы поехали в Вильянди. Там мы покушали, а потом они погнали меня на работу, работать велели, мы стали работать. Потом поиграли, и было очень весело, и потом другие еще танцевали. Потом пошли купаться, вода теплая такая. И потом пошли, поехали обратно, и потом обратно домой (голос утихает), и я вернулась обратно в детдом.

И потом мне дали вот это. Говорят, сердце лечит. Розовое, это самое, я и не знаю, чё это такое, на бумажке все написано.