Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки — Мэрилин Монро - [10]

Натали рассмеялась и открыла большое окно, выходившее на подъездную дорожку. Прохладный ветер окутал ее ноги, и она показала пальцем наверх:

— Мы с тобой настоящие калифорнийские девчонки, Мадда. Это ведь горы Сан-Габриель?

— Я таких подробностей не знаю, — сказала миссис Гурдин. — Горы как горы, они для меня все одинаковые. Вот домик в Малибу или Беверли-Хиллз — это да. С такими горами я дружу.

— Ник Рэй говорит, что всполохи за холмами — это тестовые запуски ракет.

В отличие от Натали — счастливой американки во всех очевидных смыслах этого слова — миссис Гурдин испытывала смутные приступы меланхолии при упоминании ракет и бомбоубежищ (последнее миссис Гурдин давно планировала устроить в дальнем углу сада).

— Надеюсь, они не зря транжирят наши денежки, — сказала миссис Гурдин.

— Ха! Говоришь прямо как я, — рассмеялась Натали. — Идешь моим политическим курсом. А я думала, тебе бы только сеять хаос и разрушение на великой Отчизне.

— Я люблю свою Родину, — тихо проговорила миссис Гурдин. — Просто мне больно смотреть, что с ней сделали.

Я вышел во внутренний дворик: ветер, пронизывающий всю долину, сразу принес мне запахи апельсинов и грейпфрутов, низкое урчание рысей в зарослях чапареля на холмах и… неужто с гор доносились испанские серенады и тянуло серой? Идиллию внезапно нарушил вой автомобильного клаксона и блеск белых зубов.

— Фрэнки!

О да, этот человек знал толк в стиле. Он вышел из машины с цветами для миссис Гурдин — белыми орхидеями в серебряном горшке, — напевая старую песню Бинга Кросби в своей фирменной манере, порочной и извиняющейся одновременно. В песне говорилось о том, что долина Сан-Фернандо — его любимое место на свете. Безупречные зубы Фрэнка идеально рифмовались с краешком белоснежного платочка, который выглядывал из верхнего кармана его пиджака. Я убежал в дом, чтобы спастись от его обаяния, но успел увидеть, как он поцеловал руку миссис Гурдин и раскрыл объятия навстречу Натали, приговаривая: «Привет, Кровь-из-носа! Заставишь меня встать на колени?» Она поцеловала его в щеку, и я заметил в ней едва уловимую перемену — из тех, что великолепно давались Натали: словно бы все действие незаметно перенесли в холодильник, — ее глаза засверкали чуть ярче, а сама она стала на пару градусов холодней.

Разговаривали они непринужденно, но весьма и весьма манерно. Мистер Синатра опускал звук «т», как будто всю жизнь прожил в Нью-Джерси, одновременно строя из себя самого добродушного парня на планете и чеканя слова, колеблющиеся вокруг злободневных тем. Мистеру Синатре было важно показать, что происходящее ему в общем-то безразлично, хотя на самом деле оно значило для него очень много — почти до безумия. Забавное проклятие: желание всегда быть на высоте. Забавно же оно главным образом потому, что беспричинная тревога и нервозность не дают таким людям на эту самую высоту подняться. Они напряжены сверх всяких законов молекулярной физики, однако с завидной настойчивостью бросают все свои силы на ублажение заурядного обывателя[10]. Любой вопрос отметался легким пожатием плеч, но это была бравада: я еще никогда не видел столь напряженного человека, как мистер Синатра.

— Полный улет, — сказал он, прикуривая всем сигареты. Речь шла об «Одиннадцати друзьях Оушена».

— Боссам захотелось деньжат, — сказала Натали, упоенно поливая грязью Голливуд — ей казалось это остроумным.

— Этим подонкам повезло. Они получат свои денежки. Слушай, а как поживает твой муженек, любитель потрясти помпонами?

— Вообще-то, — вмешалась миссис Гурдин, — Роберт пробуется на серьезную роль в Нью-Йорке.

— Надо будет малость скривить ему нос, — сказал мистер Синатра. — Для Актерской студии — самое оно, а?

— Точно! — рассмеялась Натали. — Наш ответ Карлу Молдену. Спешите видеть: лучшее шоу в городе! Умереть не встать!

Миссис Гурдин посмотрела на дочь и ничего не сказала, но Натали прочувствовала всю силу ее предостережения: напрасно она так демонстративно и увлеченно критикует мужа.

— Роберт у нас франт, — сказала Натали. — Невероятно хорош собой. Давайте за это выпьем!

— Эй, сестренка, я верен одному старомодному правилу, — сказал мистер Синатра. — Не пить за людей, пока мне не налили.

— Ой, извини, Фрэнк! — воскликнула миссис Гурдин. Они подошли к бару в дальнем углу зала, и миссис Гурдин позвонила в колокольчик. На зов явился Окей, муж Ваники, который исполнял обязанности бармена. Мистер Синатра бухнул на стойку банку маринованных луковичек и обратился напрямую к Окею, как будто дамы были не в состоянии его понять:

— Так, приятель, сделай-ка мне три «Гибсона», договорились?

— Зубной эликсир с гуавой?

— Не понял?

— Он плохо говорит по-английски, — вмешалась миссис Гурдин.

— Коктейль «Гибсон», с мартини, — пояснил Синатра бармену.

— А, ясно. Три коктейля. С водкой или джином?

— С джином, приятель, — ответил мистер Синатра. — Только с джином. — Они подошли к дивану. — И что прикажете делать с этим малым? Он меня подкалывает?

— Просто у него странное чувство юмора. Ох уж эти гавайцы…

— Обожаю гавайцев. Надо сводить его в «Трейдерс» — пусть посмотрит, как гавайцы делают коктейли. Я ему покажу зубной эликсир. У нас там восемь гавайских божков. Кто-то их выпилил из дерева. Выпилил, и теперь они стоят у нас. Нет, он серьезно?