Взгляд на жизнь с другой стороны - [45]

С кем поведешься от того и наберешься. Не знаю, кто от кого набирался, но в те поры, я вел себя безобразно: драки и всякого рода хулиганства стали обычным делом. Как раз тогда у меня появилась кличка Батя. Я видимо здорово надоел и родителям, и в школе, поэтому после окончания восьмилетки родители решили отправить меня в Суворовское училище с надеждой на то, что воинская дисциплина сделает меня человеком.

Никакого выпускного вечера по поводу окончания восьми классов не было. Были экзамены, потом нам в полуторжественной обстановке вручили свидетельства о неполном среднем образовании. Чтобы хоть как-то почувствовать праздник мы с Сучком отправились в Серебряный Бор. На последние деньги купили бутылку вина, взяли напрокат лодку и сняли девочек. Скорее, правда, это они нас сняли. Они учились в одном из театральных учебных заведений. Одна из них была серой мышкой, вторая – командирша. Эта командирша, сидя на корме, распределяла обязанности: кому и где сидеть, кому что делать. Самое удивительное, что мы все слушались. Она заставила меня в одиночку выпить всё вино и когда решила, что я уже полностью избавился от комплексов, допустила до себя. Если бы мне за день до этого сказали, что я ради того, чтоб подержаться за сиську, могу кинуть друга, я бы не поверил, но факт есть факт. Физиология, однако.

Суворовские училища в то время стали готовить военных переводчиков, а в Москве преподавали только английский язык, поэтому, с моим французским можно было учиться или в Ленинграде, или в Киеве. Я попал в Киев. Директор школы дал мне прекрасную характеристику, которая не очень вязалась с тройкой по поведению в аттестате. Директор был добрым человеком, но, давая мне характеристику, безусловно, рассчитывал помочь мне поступить в училище с тем, чтобы я больше не возвращался в школу. Хотя, при самом акте передачи этой бумаги, он сказал, что ждет меня обратно и примет безоговорочно. Не знаю как директор, но большинство учителей не были рады моему возвращению.

3. Киевское СВУ

Я уже немного знал Киев, и бульвар Леси Украинки нашел без посторонней помощи. СВУ располагалось в здании бывшего кадетского корпуса, в красивом желто-белом здании, постройки 19-го века. Я предъявил направление, доложился, как положено, по стойке смирно и получил себе койко-место в казарме. В ранние годы всё кажется большим, но в данном случае, даже без учета юношеского расширения глаз, казарменный зал выглядел слишком большим для спального помещения. Однако абитуриентов набралось столь много, что, в конце концов, стало тесно, особенно ночью, от звуков и запахов.

Довольно быстро организовалась своя компания. Четвертый интернационал: киевский еврей, хохол из Сумской деревни, молдаванин и трое русских, включая меня. Все были очень колоритными личностями. Хохол худой с большими, грустными карими глазами, с аромантейшим украинским выговором (собственно, говорил он по-украински, но вполне понятно для нас), с только еще пробивающимися, но уже висящими вниз усиками, он выглядел живым Хомой Брутом из гоголевского Вия.

Молдаванин был суровым, но добрым парнем, в свои четырнадцать лет настолько зарастал черным волосом, что бриться ему было желательно по два раза на день. Из русских один был культуристом, он иногда задирал рубашку и показывал пляски живота. Он посмеивался над своими умственными способностями, считая, что для армии его мозгов вполне достаточно. Второй – Леша, мягкий, добрый, очень надежный товарищ, всегда готовый помочь чем угодно, но перспектив у него в армии не было никаких. Его тайну знал только я. Медкомиссия пропустила его в училище случайно. На самом деле он был гермафродит.

Кроме основной, абитуриентской компании была еще одна, в которую нас втащил Игорь, киевский еврейчик, не сказать, чтобы толстый, но совсем не отличавшийся сухостью, интеллигентно шпанистый, он всё время хотел казаться старше и опытней, чем был на самом деле. Я с ним излазил половину Киева и он познакомил нас с ребятами из духового оркестра, у которых мы потом часто пропадали в свободное время. Это был обычный военный духовой оркестр с худыми трубачами и толстыми барабанщиками. Чем оркестр был связан с училищем? не знаю. Большинство музыкантов были сверхсрочниками лет тридцати-сорока, но были и солдаты срочной службы и даже воспитанники (что-то типа сынов полка), с одним из которых Игорь водил дружбу.

Что касается меня самого, то я был москвичом, что уже само по себе привлекает многих. Хотя чаще это приносит неприятности, особенно в армии. Я в этом убедился на первом же построении.

Толстый розовощекий подполковник, делавший перекличку, дошел до моей фамилии и ажно изменился в лице.

– … москвич???Три шага из строя, шагом марш!

Я вышел, как положено, строевым шагом и повернулся лицом к товарищам. Прежде чем вернуться на свое место, я выслушал целую лекцию о вреде москвичей делу воспитания достойной смены офицерского состава вооруженных сил. Он бы назвал меня и всех, кого он подразумевал в одной компании со мной не москвичами, а москалями, но перед строем не решился. Я узнал о том, что один единственный москвич, затесавшийся в прежние годы в училище, обучил всех курсантов выпивать, курить и играть в преферанс. Подполковник поклялся перед строем, что не допустит моего поступления в училище, и предложил сразу ехать домой, однако, милостиво разрешил вернуться в строй, где Игорь мне тут же занудил в ухо про дискриминацию интеллигенции, особенно по пятой графе.