Взгляд Медузы - [35]

Когда он уже запирал кабинет, зазвонил телефон. Его прямой номер знали немногие. Мириам была одной из них. На дисплее высветился городской номер Осло. Аксель снял трубку и ответил. Мужской голос на другом конце провода представился как Хендрик Давидсен, четко выговорив «д» в середине своего имени.

— Моя жена — ваша пациентка, — пояснил он. — Ей было назначено прийти к вам сегодня днем.

— Да, правда, — ответил Аксель, — Сесилия Давидсен. Она не пришла на прием.

— Вот поэтому я и звоню. Ее никто не видел со вчерашнего дня.

Аксель опустился в кресло:

— Да что вы? Разве не вчера она должна была явиться на прием в Уллевол?

— Да, вчера. Она ушла из больницы в четверть пятого. И после этого она не подавала никаких признаков жизни. Раньше за ней никогда такого не наблюдалось.

Тон Хендрика Давидсена был деловым, но Аксель слышал, как его голос дрогнул на словах «признаки жизни».

— Вы, конечно, сообщили в полицию?

— Они объявили ее в розыск, но больше не могут ничего сделать. Пока, по крайней мере…

Что значит пока в такой ситуации, Аксель предпочел не спрашивать. Он проинформировал мужа Сесилии Давидсен о ее заболевании. Тот, похоже, уже знал об этом. К счастью, он не стал поднимать тему посещения Акселем их дома с сообщением о результатах анализов, но он подробно расспросил, как его жена отреагировала на сообщение о диагнозе. Аксель постарался рассказать все так, чтобы в его словах не было и намека на что-либо, что могло бы усилить беспокойство мужа. Еще оставалась надежда на то, что не случилось ничего серьезного. Надежда еще оставалась. Но поверить в это было почти невозможно, это он и тогда уже понимал.

24 Понедельник, 15 октября, ночь

Парочка, зигзагами перебиравшаяся через дорогу возле входа во Фрогнерские бани, с упоением погрязла в смачной перебранке. Женщина — маленькая, кругленькая, с дредами — остановилась прямо посреди проезжей части. На своих высоченных каблуках она еле держалась, выглядело это так, будто она пытается сохранять равновесие, стоя на ходулях.

— Раз так, придется тебе, Йорген, без меня переться дальше, — заныла она. — Я с тобой не потащусь, если ты и дальше так будешь.

С автостоянки вырулила какая-то машина. Тот, кого она называла Йоргеном, схватил женщину за руку и потащил через дорогу на другую сторону. Автомобиль сделал крюк, объезжая их.

— Блин, Йорген, я с тобой ни в жисть не попрусь, если ты не уймёсся!

— Это ты мне говоришь: не уймёсся? — передразнил он ее; мужчина был высокий, худой и сутулый. — Это по твоей милости нас вышвырнули отсюда.

— Ну как маленький, ё-моё! — стояла она на своем.

Он присвистнул:

— И куда же ты одна попрешься, если со мной итти не желаешь?

— А не твое собачье дело!

— Ну блин, Милли, да ты же просто потаскуха драная. Как же ты меня достала, слов нет.

— Ну пошел молоть чушь! Ты же ни хрена не сечёшь уже. На себя посмотри!

— На себя? И чё ж я такого увижу?

Она не отвечала. Потом бросила:

— Ну хрен с тобой, но только если ты тачку возьмешь.

— Бабки кончились.

— Ты чё, думал, я пёхом попрусь аж до Скёйена? Середь ночи?

Он рыгнул и потащил ее на парковку:

— Придется тебе тогда в парке заночевать.

Она остановилась как вкопанная:

— Я серьезно, Йорген, уже два часа ночи.

— Не так уж и далеко итти-то. У меня и косячок есть. Потом можешь хоть всю неделю продрыхнуть.

Женщина застонала, но позволила увлечь себя дальше в аллею.

— Мне надо в кустики, — объявила она.

— Ну валяй.

Он остановился и прислонился к стволу дерева, крикнув ей вслед, когда она скрылась за холмиком:

— Чё, обязательно через весь свет переться, если приспичило отлить? Здесь же сейчас нету никого… А если бы и был кто, кому, на хрен, интересно пялиться на твою голую жопу?

— Мне не по-маленькому, — пробубнила она. — Мне другое.

— Блин, Милли, меня от тебя просто тошнит иногда!

Он стоял и щурился, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. В какой-то момент ему показалось, будто огромное дерево вцепилось в него и не отпускает. Он прижался щекой к шершавой коре. На другой стороне неглубокого оврага едва виднелись контуры вышки для прыжков в воду. Он однажды прыгнул с пяти метров. Тем летом, когда ему исполнилось девять лет, а может, десять. Ему бы ширнуться. Потом, может, и Милли трахнуть, если хватит пороху. Только пусть подмоется сначала. Блин! Усесться срать среди ночи во Фрогнер-парке! Ну что за баба, кому еще такое могло стукнуть в башку? Всегда с этой Милли так: уж если ей что втемяшится, не важно что, то вынь да по-ложь сию же минуту. И не заикайся, чтобы подождала чуток.

Она закричала, истошно и протяжно. Она часто кричала, но никогда так, как на этот раз. Первая мысль была дать деру. Нет уже сил терпеть все фокусы этой бабенки. Но что-то в этом вопле удержало его, заставило подойти поближе к краю.

— Ну чё еще там у тебя? — крикнул он.

Ему видно было, как она карабкается по склону. Он неуклюже спустился на несколько шагов и протянул ей руку. Штаны болтались у нее вокруг ляжек, белая задница аж светилась в темноте.

— Твою мать, Милли! — рявкнул он, но голос у него задрожал.

Она выбралась наверх и прижалась к нему.

— Внизу, там… — прорыдала она, — там лежит чё-то. Я дотронулась…