Взбаламученное море - [29]

Петр Григорьевич, думая, что сын в самом деле искренно хвалит Колю, тоже повторял: – «Отлично! бесподобно!».

– Удивительный ребенок! – восклицал Виктор.

Марья Николаевна наконец начала собираться домой, но Коля никак не хотел оставить ни каски ни сабли.

– Полно, душечка, как это возможно! – заикнулась было мать.

– Нет, нет, мамаша!.. – закричал он, задрыгав руками и ногами.

– Боже мой! оставьте у него, – говорил Виктор.

– Но мне, право, совестно! – произнесла жеманно Марья Николаевна.

– Нет, нет, мамаша, – повторял Коля и разревелся так, что его едва сунули в карету, не взяв у него ничего.

Когда проводили губернаторшу до сеней и все возвращались в комнаты, Виктор подошел к матери.

– Маменька, я могу у вас остаться? – проговорил он несовсем твердым голосом.

– Останься, тебе комната приготовлена, – сказала Надежда Павловна, показывая на видневшуюся через сени комнату, и затем, ничего больше не сказав, ушла к себе.

Виктор на несколько мгновений попризадумался, а потом повернулся и пошел в показанное ему место.

20. Капелька поэзии и море прозы

Последнее время у Сони гостила дочь их хозяина – священника, Маша – молоденькая, прехорошенькая собою девушка, преумненькая, но в то же время пресмешная: повеселиться, похохотать, а пожалуй, и поплакать была охотница. Сначала она робко ходила к Соне, а потом все чаще и чаще, и теперь выпросилась у Надежды Павловны шить Соне свадебное белье. Дела этого она была великая мастерица: точно по линейке, по размеру, ее маленькая ручка выводила мельчайшие строчки на белье. Сама Соня не умела иголки взять в руки.

Они уже с час сидели вдвоем. Соня, чем ближе подходила ее свадьба, тем становилась грустней и грустней. Маша между тем все что-то егозила на стуле.

– Софья Петровна, можно свадебную песенку спеть? – проговорила наконец она робко.

– Спой, – отвечала та.

Маша звонким, но в то же время мягким голосом запела:

«Не на девичье гулянье

Собирается, снаряжается

Наша Сонюшка».

– Ох, полно – перестань, не надсажай ты меня, – воскликнула вдруг Соня и залилась горькими слезами.

– Чтой-то, барышня, вы все плачете? Хорошо ли это! – утешала ее Маша, сама готовая расплакаться.

– Тошно мне, Маша, тошно! – говорила Соня, пересаживаясь к подруге и обнимая ее.

Маша была совсем счастлива.

– Что же вам тошно-то? – спросила она.

– Замуж не хочется итти… – Соня не кончила.

– Али вам не люб жених-то?

– Да… Я люблю другого! – прибавила Соня уже шопотом и скрывая свое лицо на груди Маши.

– Дело-то какое! – произнесла та, качая головой: – для-че ж вы, барышня, за того-то нейдете?

– Молод он очень, да и мать у него скверная! – произнесла Соня.

– Поди ты! – удивлялась Маша.

– А тебе, Маша, нравится кто-нибудь? – спросила Соня, уставляя на подругу свое пылающее лицо.

– Нету еще, – отвечала та наивно: – вон к папеньке семинаристы ходят, да нехороши только: нескладные такие!

– А что, Маша, как выйдешь замуж, другого любить грех?

– О, что за важность, ничего! Вот в нашем званьи, так нельзя!

– Отчего же у вас нельзя?

– Ну, батюшку-то расстригут, как попадейка-то полюбит другого.

– Стало-быть и нам нельзя! – проговорила Соня печально.

Так журчали их тихие голоски, как бы чистый, маленький ручеек среди неприступных скал и гор окружавшей их действительности.

Но дверь распахнулась, и вошел Виктор, тоже один из порядочных обломков, задерживающих их в человеке всякое искреннее чувство. Соня сейчас же поспешила обтереть слезы и сделала вид, будто бы смотрит на работу Маши. Та, в свою очередь, не смела глаз поднять: Виктор и ее, как Иродиаду, ловил в сенях. На этот раз, впрочем, он был очень серьезен и важен. Вслед за ним приехала Надежда Павловна. Виктор отнесся к ней как-то свысока.

– Что Яков-то Назарыч так долго делает в Москве? – спросил он ее вдруг.

Надежда Павловна посмотрела на него.

– Известно что!

– Он, говорят, там лечится?

Надежда Павловна еще с большим удивлением взглянула на сына.

– Кто ж это тебе сказывал?

– Водой, говорят, лечится; хорош жених! – отвечал Виктор насмешливо.

При всем старании, он никак не мог скрыть ненависть к сестре, и, кажется, величайшим бы счастием его было ее несчастие.

Надежда Павловна сейчас же поняла, к чему он это говорил.

«Этакое ехидное животное!» – сказала она мысленно себе и спросила его вслух суровым голосом:

– Что, долго ты здесь пробудешь? Долго еще продолжится твой отпуск?

Виктор, заложив руки в карманы, отвечал с важностью:

– Я здесь совсем остаюсь… поступлю к губернатору в адъютанты.

Надежда Павловна почти затрепетала от страха.

– Разве тебя берут? – спросила она.

– Вероятно! – отвечал Виктор.

Он, действительно, после первого же знакомства с Марьей Николаевной, начал беспрестанно ездить к ним в дом, ужасно как умел подделываться, взялся учить Колю гимнастике, и для этого были нарочно, по его рисунку, сделаны гимнастические орудия: лестница и козел.

Виктор был мастер производить все эти штуки и так увлекательно это делал, что, не говоря уже о Коле, который за ним лазил как сумасшедший, даже сама Марья Николаевна, несмотря на свою полноту, увлеклась и полезла было на лестницу. Виктор при этом слегка поддерживал ее и умел так это сделать, что Марья Николаевна несколько даже сконфузилась, и когда слезла с лестницы, то проговорила: