Взбаламученное море - [28]

Когда губернаторша, дама в таком ранге, в своем шумящем шелковом платье, в своем дорогом блондовом чепце и наконец с своим ангелоподобным сыночком Колей приехала и уселась в маленькой квартирке Басардиных, – так эту сцену несколько даже трудно вообразить себе. Надежде Павловне было необыкновенно совестно и приятно. Петр Григорьевич, начавший умываться и обряжаться чуть ли не раньше всех и при этом обнаруживавший такое фырканье и отхаркиванье, что даже дочь ему заметила: «что это, папенька, вы точно бегемот!» – Петр Григорьевич сильно трусил. В продолжение всего вечера, каких жена не делала ему знаков руками и глазами, он ни за что не хотел сесть.

Надежда Павловна как-то подобострастно занимала губернаторшу. Соня играла с Колей. Милый ребенок изобрел такого рода забаву: он целовал у Сони руку взасос, то-есть хватал ее ртом своим и втягивал в себя воздух, так что на руке появились пятна.

– Перестань, – говорила ему Соня.

Но влюбленный крошка не унимался и хотел было насосать ей и лицо.

– А, когда так, так ступайте же! – сказала Соня сердито и спуская его с колен.

Она не на шутку испугалась, что он испортит ей и лицо. Игру эту Коля изобрел с одною из горничных.

– Пусти! пусти! – говорил он, хватая Соню за платье.

– Ну, так я и совсем уйду! – сказала она, в самом деле уходя в соседнюю комнату, и, притворив дверь, заперла ее задвижкой..

Коля стал плечиком и ножками стучать что есть силы в дверь.

– Коля! Коля! перестань! – полуунимала его мать.

Марья Николаевна принадлежала к тем нежным материям, которые воспрещать что-либо птенцам своим считают за какое-то святотатство.

– Чего этому ангелу, в котором все чувства так еще чисты, можно не опзволять! – говорила она.

Коля до сих пор жил так, как будто весь мир был создан для услуги ему: у него были игрушки, маленькие лошадки, конфеты. Даже сам кровожадный родитель ни в чем не препятствовал: ненавидя почти весь род человеческий, он свой собственный кусок мяса, отторгнутый от него и получивший отдельное существование, боготворил.

Коля у дверей наконец заревел.

Надежда Павловна начинала сильно конфузиться и хотла было послать Петра Григорьевича, чтоб он велел Соне выйти занимать маленького гостя, но Дарья в это время внесла на подносе яблоки и виноград. Коля сейчас же устремился к этим любезным ему предметам. Мать и хозяйка сейчас же поспешили усадить его и надавали ему всего, чтобы только он не плакал. Соня таким образом получила возможность выйти и села уже подальше от шалуна, который однако не переставал на нее плутовски посматривать: протянет и будто дает ей яблоко, а потом сам и возьмет его назад. Соня делала вид, что ничего этого не замечает.

Надежде Павловне подали письмо. Сначала она, взглянув на адрес, несколько сконфузилась, но, прочитав, улыбнулась и, подавая его дочери, проговорила:

– Посмотри!

– Да! – отвечала и та с улыбкой.

Надежда Павловна встала и, извинившись перед губернаторшей, сама вышла к посланному.

– Скажи Виктору Петровичу, что мне писать к нему некогда и нечего: у меня гости… губернаторша… пускай бы сам приезжал.

Виктор через пять же минут явился, прифранченный, в шпаге и каске. У матери он поцеловал руку с нежностью, с сестрой поцеловался с улыбкой и поцеловал также руку у Петра Григорьевича, который от удивления не знал куда и глядеть: как сын тут попал, откуда, и почему его пустили, ничего он этого не понимал.

Губернаторше Виктор раскланялся модно.

Надежда Павловна поспешила его отрекомендовать.

– Старший сын мой!

– Вот уже какой! – произнесла Марья Николаевна, осматривая молодого человека: – как приятно для матери дождаться детей в таком возрасте! Вот вы теперь офицер: сколько, я думаю, удовольствия и радости доставляете вашим родителям.

– Да, разумеется! – отвечал совершенно бесстыдно Виктор.

«Много от него удовольствия и радости!» – подумала Надежда Павловна.

– Вот у меня так еще мал… мне долго не дождаться. А может быть, и совсем не дождусь, – произнесла, почти со слезами на глазах, Марья Николаевна.

«Немного, кажется, и ты-то от своего постреленка радости получишь!» – подумала Надежда Павловна, а потом, обратясь к сыну, она спросила:

– Хорошо погостил у тетеньки?

– Да-с, она теперь на богомолье уехала.

– Что такое? Прежде она в такую распутицу никогда не ездила.

– Не знаю-с!.. А мне на станции рассказывали, что Соня помолвлена, – прибавил Виктор скромно.

– Да, за богача и за генерала… за прекрасного человека, – ответила Надежда Павловна.

– Бесподобный человек! бесподобный! – подтвердила Марья Николаевна.

– Ну, так вот, значит, поздравляю! – проговорил Виктор, нежно смотря на сестру.

Коля между тем, заметив у нового гостя саблю, перебрался к нему.

– Что это у тебя, сабля? – спросил он его дерзко.

– Сабля, душенька! – отвечал Виктор.

– Дай мне!

Виктор вынул.

– Не беспокойтесь: она не отпущена, – успокоил он Марью Николаевну.

– Это каска? – спрашивал Коля.

– Каска!

– Дай мне ее.

Виктор сейчас же ловко подвернул в каску платок и надел ее на голову Коле. Мальчик, с обнаженной саблей, стал ходить и маршировать по комнате.

– Ах, да он отлично марширует!.. Прекрасно! прекрасно!.. раз, два!.. раз, два!.. – командовал Виктор. – Чудесно! – прибавил он, обращаясь к Марье Николаевне, которая была в упоении.