ВЗАПСИС - [6]
Пусть такая формулировка — преувеличение, потому что, обдуваемые волжским ветром у Астрахани, мы подружились лишь в той мере, какая казалась необходимой, чтобы предстать перед органами власти. Темой нашей была Киевская Русь и стрелецкое восстание, сердечное же смятение места не имело. Два педагога из Казани, к тому же мать и дочь, и путешествующий бухгалтер подобное сочетание редко ведет, полагаю я, к любовным приключениям. В нашем случае это не привело даже просто к дружбе, но в бланк я был вправе вписать слова «сердечная дружба», так как слова эти подкреплялись нашими более общими отношениями — отношениями наших стран.
Однако стоило мне об этом подумать, как меня охватило новое сомнение. По всей вероятности, в этом учреждении частенько бывало, что человек очень личные желания выражает иносказательно, лозунговыми формулировками, и мне не хотелось встретить иронический взгляд женщины с погонами, каковой был бы вполне обоснован, впиши я в графу о мотиве приглашения только слово «дружба».
Почему уж не «дружба народов»? — вопросил бы взгляд лейтенантши.
Все взвесив, я собрался было начертать что-то вроде «личная дружба», хотя и слышал доносившийся до меня издалека вопрос, как следует представлять себе дружбу безличную. Да что уж, личная дружба — хорошо придумано. Вряд ли это захотят проверить, но если да, то, по мне, пусть. Кто бы мог оспорить мое объяснение — вот так, именно так формировалась у меня личная дружба: в спокойно текущей беседе о восставших стрельцах, об основании государств и набегах Золотой Орды. Кого кроме меня и обеих дам касается, какие формы приняли наши отношения? В этих делах каждый держится на свой лад и указания не принимаются.
Я готов был уже заполнить пустующую строчку в бланке, как перед моим внутренним взором вторично возникла лейтенантша. Личная дружба? — услышал я ее голос и последующий вопрос; — Которая же из двух эта счастливица? Одной вы годитесь в отцы, другой едва ли не в сыновья, такая ситуация возбуждает любопытство. Или вы, я спрашиваю неофициально, на обеих глаз положили? В таких случаях, дорогой господин Фарсман, только зрением ничего не добиться, и вопрос еще, одобрят ли дружественные инстанции подобные отношения. Гражданин, поразмыслите хорошенько!
Я стал размышлять, и так как не мог остановить свой выбор ни на «личной дружбе», ни на такой, которая была бы вообще как-то обозначена, то не мог заполнить бледно-голубые листки, и с губ моих слетело заявление, что с этой минуты меня, поскольку я еще должен поломать голову над бланком, опять можно считать последним.
Оставшиеся в зале, вместо того чтобы попросту не принимать меня в расчет и двигаться к канцелярскому столу в установленном порядке, вновь стали соревноваться за ближайшее к табло место.
Так как покинул сформировавшуюся очередь я, то я и был виновен в возникшей заварухе, и только сознание, что это средство уже использовано, удержало меня от того, чтобы аннулировать свой отказ от места в очереди. Я бы с радостью, оставаясь глухим к происходящему, углубился в заполнение бланка, но поставить непроницаемые переборки между мной и залом было невозможно. Картины происходящего и разговоры вокруг доходили до меня, и хотя я ответил на прощальное приветствие заочника и гитаристки, покидавших полицейский участок, куда больше занимали меня дела и люди в зале.
Какая-то женщина, которую, как мне показалось, я видел в американском фильме в роли пьяницы, решилась на ребяческий маневр. Даже я, посвятивший себя целиком заполнению бланка, разглядел ее попытки незаметно приблизиться к двери и окутать свое движение туманом пустопорожней болтовни. В ее никому не нужном рассказе речь шла об улетевшей дикой утке, но никто не выказал участия к судьбе скрывшейся птицы. Все молчали и взглядами, словно тяжеленными бревнами, преграждали женщине дорогу к цели.
Минут так через пять-шесть мы по слуху определили, что кое-кто из оставшихся в очереди простужен, потом, возможно, чтобы разрядить обстановку, один из ожидающих рассказал, что подал заявление, в котором просил увеличить ему сумму, полагающуюся для обмена на валюту при выезде за границу. Дело в том, что в соседней стране у специалистов по оборудованию террариумов имеется в продаже корм для амфибий, не лишающий блеска кожу саламандр. Местный же товар — и это он наблюдал на своих пятнистых саламандрах, — к сожалению, лишает.
Намерения у человека были добрые, но столь подчеркнутый профессионализм помешал какой бы то ни было дискуссии, и общественная атмосфера ничуть не улучшилась после того, как мы получили представление о потускневших пятнистых саламандрах.
Только один парнишка, решивший, что после утки и саламандр следует завести разговор о прочих видах живности Ноева ковчега, предъявил нам коробку из-под печенья и какую-то бумажку. Бумажка была заключением ветеринара, которое удостоверяло, что голубовато-розовую окраску попугая в коробке следует считать естественной. Цена на голубовато-розовых попугаев чрезвычайно высока, поэтому их в последнее время подделывают. Но поскольку даже некоторые ветеринарные заключения оказывались фальшивыми, наиболее осторожные покупатели требовали, чтобы заключение ветеринара было заверено в полиции. Парнишка помахал своим ценным документом, и когда он снова прижал к груди коробку, я увидел в одном из отверстий для воздуха редкостное свечение словно бы от голубовато-розовых перьев.
В сборник вошли лучшие произведения «малой прозы» Г. Канта, которую отличают ироничность и разговорность манеры изложения, острота публицистической направленности.
Один из популярнейших писателей ГДР Герман Кант известен советскому читателю прежде всего как автор романов «Актовый зал» и «Выходные данные». В своей новой книге писатель, основываясь на автобиографических данных, создает яркую, впечатляющую картину духовного прозрения молодого немца, солдата вермахта, попавшего в 1944 году в плен в Польше. Герман Кант — лауреат многих литературных премий, в настоящее время — президент Союза писателей ГДР.
Опубликованы в журнале "Иностранная литература" № 11, 1986Из подзаглавной сноски...Публикуемые новые рассказы Г.Канта взяты из сборника «Бронзовый век» («Вгопzezeit». Berlin, Rutten und Loening, 1986).
Герман Кант — один из крупнейших писателей ГДР, многократный лауреат Национальной премии ГДР.Своими романами «Актовый зал» (1965) и «Выходные данные» (1972) Г. Кант способствовал мировой известности литературы ГДР.Роман «Актовый зал» посвящен молодым строителям социализма, учащимся рабоче-крестьянского факультета. В центре романа — художественный анализ сложного противоречивого процесса становления новой, социалистической личности.«Выходные данные» — роман о простом рабочем, прошедшем сложный жизненный путь и ставшем министром.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
Сюжеты напечатанных в этой книжке рассказов основаны на реальных фактах из жизни нашего недавнего партийно-административно–командного прошлого.Автор не ставил своей целью критиковать это прошлое задним числом или, как гласит арабская пословица: «Дергать мертвого льва за хвост», а просто на примерах этих рассказов (которые, естественно, не могли быть опубликованы в том прошлом), через юмор, сатиру, а кое–где и сарказм, еще раз показать читателю, как нами правили наши бывшие власти. Показать для того, чтобы мы еще раз поняли, что возврата к такому прошлому быть не должно, чтобы мы, во многом продолжающие оставаться зашоренными с пеленок так называемой коммунистической идеологией, еще раз оглянулись и удивились: «Неужели так было? Неужели был такой идиотизм?»Только оценив прошлое и скинув груз былых ошибок, можно правильно смотреть в будущее.
"Идя сквозь выжженные поля – не принимаешь вдохновенья, только внимая, как распускается вечерний ослинник, совершенно осознаешь, что сдвинутое солнце позволяет быть многоцветным даже там, где закон цвета еще не привит. Когда представляешь едва заметную точку, через которую возможно провести три параллели – расходишься в безумии, идя со всего мира одновременно. «Лицемер!», – вскрикнула герцогиня Саванны, щелкнув палец о палец. И вековое, тисовое дерево, вывернувшись наизнанку простреленным ртом в области бедер, слово сказало – «Ветер»…".
«На сигарету Говарду упала с носа капля мутного пота. Он посмотрел на солнце. Солнце было хорошее, висело над головой, в объектив не заглядывало. Полдень. Говард не любил пользоваться светофильтрами, но при таком солнце, как в Афганистане, без них – никуда…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».