Взаперти - [24]

– Хороший день, – сказал ты, – жаркий и тихий.

Я попятилась к дивану. Схватилась за подлокотник, тростник хрустнул.

– Есть хочешь?

Я смотрела прямо перед собой, разглядывая выбоины в камнях.

– Сядь, – велел ты.

И я села; не знаю почему. Тон у тебя был такой, что я поняла – сопротивляться глупо: ты приказал, и у меня от страха ослабели ноги.

– Может, поговорим?

Я подтянула ноги к себе. Легкий ветерок разносил песчинки. Я наблюдала, как прямо перед нами, на расстоянии всего нескольких шагов, закручивается песчаный смерчик.

– Расскажи что-нибудь, всё равно что – про свою жизнь в Лондоне, про друзей или даже про родителей.

Я не ожидала, что ты заговоришь об этом. Мне не хотелось рассказывать тебе ни о чем, а тем более о своих близких. Я обхватила руками колени. Что делает в эту минуту мама? Сильно они встревожились, когда я исчезла? Что предпринимали, чтобы разыскать меня? Я обхватила колени крепче, стараясь силой вызвать из памяти лица родителей.

Некоторое время ты молчал, только смотрел вдаль. Краем глаза я следила, как ты теребишь бровь большим и указательным пальцами. Ты чувствовал себя неуютно, переминался на краю веранды. Я знала, о чем ты размышляешь: силишься придумать, что бы еще сказать, как заинтересовать меня, выманить из норы. От усилий у тебя вскипели мозги. Наконец ты наклонился, поставил локти на перила и приглушенно вздохнул. И заговорил еле слышно.

– Неужели это настолько плохо? – спросил ты. – Жить со мной?

Я выдохнула. Выждала почти целую минуту.

– Конечно, – прошептала я.

Теперь, когда всё уже в прошлом, кажется, что в этом слове прозвучало тогда нечто большее… потребность установить связь, желание скорее что-то сказать, пока есть такая возможность, пока тебя еще слушают. Потому что именно такое чувство и возникло в тот момент, когда налетел ветер, начал раздувать песок, и мой голос мог улететь прочь вместе с ним. Я исчезала с этими песчинками, развеивалась по ветру.

Но ты услышал меня. И от удивления чуть не свалился с веранды. Нахмурился, оправляясь от неожиданной откровенности.

– Могло быть и хуже, – ответил ты.

В твоих словах чувствовалась недосказанность. Что могло быть хуже – смерть? Мало что сравнится с жизнью в глуши, где даже не на что смотреть… и нет никаких шансов сбежать. Насколько мне было известно, меня в любом случае ждала смерть. Я отгородилась от нее, закрыв глаза, и попыталась представить себе прежнюю жизнь дома. От этого полегчало. Если не спешить, легко можно посвятить несколько часов мыслям о тех мелочах, которые раньше составляли мой день. Но в тот раз ты не дал мне грезить наяву. Вскоре я услышала, как ты пинаешь ботинком столбики под перилами веранды. Ты выстукивал какой-то ритм. Я открыла глаза. На тебя это было непохоже: обычно ты двигался бесшумно, как кошка.

– По крайней мере, городов нет, – наконец произнес ты. – Нет здесь нигде… никакого бетона.

– Я люблю города.

Твои пальцы сжались на перилах.

– В городах все ненастоящие, – отрезал ты. – Все и всё.

Я вздрогнула, удивленная твоей неожиданной вспышкой гнева.

– А я по ним скучаю, – прошептала я. Уткнувшись лицом в колени, я только теперь это по-настоящему осознала.

Ты сделал шаг в мою сторону.

– Сожалею насчет твоих родителей, – сказал ты.

– Сожалеешь – о чем?

Ты заморгал.

– Что они остались там, конечно. – Ты присел на противоположный край дивана, впиваясь в меня взглядом. – Я хотел бы взять их с собой… если бы думал, что так ты будешь счастливее.

Я отодвинулась от тебя как можно дальше.

Ты поскреб тростниковое плетение.

– Уж лучше как сейчас – лишь ты и я. Только так может что-то получиться.

Я снова вгляделась в небо, пытаясь разобраться в мыслях. Страх в себе я подавила.

– Долго ты готовился?

Ты пожал плечами:

– Не очень, года два-три. Дольше пришлось ждать тебя.

– Сколько?

– Около шести лет.

– С тех пор, как мне исполнилось десять? Значит, с того времени ты следил за мной?

Ты кивнул:

– Временами.

– Я тебе не верю, – сказала я. Но что-то внутри настойчиво убеждало задуматься над твоими словами. В дальнем уголке сознания всплыло воспоминание, и я, приложив старания, могла бы во всем разобраться.

Я порылась в памяти, попыталась отыскать в ней твое лицо. Не вспомнила ничего конкретного, только смутные обрывки – вроде того случая, когда мои подруги увидели, как какой-то мужчина стоит за школьными воротами, или другого, в парке, когда мне показалось, что кто-то следит за нами из кустов… или как мама параноила, уверенная, что за домом наблюдают. Неужели это был ты? И в самом деле выслеживал меня так долго? Да нет, вряд ли. Но было еще что-то, чего я никак не могла припомнить.

– Почему я? – спросила я шепотом. – Почему не какая-нибудь другая несчастная девчонка?

– Ты – это ты. И это ты нашла меня.

Я задержала взгляд на твоем лице.

– О чем ты?

Ты посмотрел на меня с любопытством. Но я не дала ответа, на который ты рассчитывал, и ты придвинулся по дивану ко мне. Твой пристальный взгляд пугал.

– А ты не помнишь? Не помнишь, как мы встретились впервые? – В изумлении ты слегка покачал головой.

– С какой стати?

– А я помню. – Ты поднял руку так, словно хотел коснуться меня, и твоя нижняя губа задрожала. – Я прекрасно помню тебя.