Вызывной канал - [71]

— Ты думаешь, эскулап этот нас с тобой пользовал за красивые глаза Ленкины? Не принято это у них. За всё — счёт выписывай. Могу себе позволить на разгул столько-то, на благотворительность столько-то, на подарок любовнице столько-то: сумма, подпись бухгалтера. Госпиталь-то хороший, не чумные бараки какие-то…

— Ленка что ли?

— Цепочка золотая.

— Ну, теперь и пожизненно пусть дают, с ежедневным выеданием печени, — говорю.

— Всё равно я — уже пять месяцев, как остыл. Зомби. Такие дела.

Долго ли, коротко ли, везут нас к Фемиде на случку.

До чего всё похоже, архитектура даже. Специально, чтоб на мозги давить всё рассчитано: колонны, потолки, коридоры бесконечные пыльные, людишки суетятся какие-то, всяк во свою дверь очереди ждёт. Букли да мантии — это уже мишура. Показуха. Как и у нас, за невзрачной дверью решается всё:

— Может адвоката желаете?

— Какой там адвокат, милай. Валяй на всю катушку.

И в переводчиках — Джончик. Один он русский язык знает во всей их молодой государственности, что ли?

— Очень не хорошо, — говорит, — что вы местный уважаемый гражданин так больно били. Господин куртмэн с пережитками колониализма очень сейчас борется. И полицейских бить и из пистолета пугать — тоже нехорошо.

А что мне, смотреть было, когда он на Валька волыну направил? Или выстрелить ему дать возможность, чтоб догадаться, что пистолетик-то — газовый? Так и объясняю. Чего там Джончик переводит, не ясно. Но машина правосудия пущена, строчит на машинке чего-то.

Открывает куртмэн свой талмуд уголовный, статью находит.

Хорошие законы, нечего сказать. По первому пункту — восемь лет крабов, по последнему — денежный штраф небольшой. От тяжести содеянного всё зависит.

Но тут дверь открывается, ещё один машинист фемиды входит, и… да Ленка, конечно. Кэп с Никитичем в коридоре ждут.

— Нашла я вам лойера, — Ленка нам подмигивает. Но грустно как-то.

Тот перед судьёй извинился за опоздание, судья к нему — с улыбочкой, свои, видать люди. И переводчицу, лойер говорит, тоже свою имею, адью, Джончик. Спасибо за помощь правосудию.

Мы-то не понимаем ничего, но оживился куртуазный мэн наш, о чём-то таком лойер-пинчера допрашивает, что Ленка аж покраснела. Это после Витькиного-то столовского обслуживания даже и лекций на тему анатомических и сексуальных различий между самцами различных рас.

— Не надо может, Ленка? — Валёк спрашивает.

— Может через консульство как-то?

Отвернулась. Не слышит. По-новой всё куртмэну переводит. Занятая какая!

— Так значит, на палубе всё происходило? На территории иностранного государства, значит? Ну, нет уже государства, а территория вот — осталась. Бывает такое в юридической практике.

А я, скотина, тогда и внимания никакого на это не обратил. Всё о крабах в подвале думаю, ревматизм невзначай подцепить переживаю. Восемь лет… Это сколько ж мне будет?

Вышли мы из кабинета, сидим в сторонке, с полицейскими калякаем. Повышение, мол, дадут теперь вам, парни, как пить дать. Вы ж, бедолаги, героически газу надышались ни за что, ни про что. А огород наш чем вам мешал?

Смотрим, кэпа с Никитичем тоже уже, как свидетелей, вызвали.

— Может и обойдётся всё, Валёк? — спрашиваю.

А Валёк мне пальцем на Джона показывает. Как Джончика отстранили из кабинета-то, так он, видать, и примчался. Ему то чего надо? Отказался ж от нас давно.

Пока в зал заседаний, пред ясны очи другого, опереточного уже, с буклями и в мантии, судьи не отвели нас и в клетку не посадили, всё мне крабы покоя не давали. А потом, пока полицейских, которые нас с Вальком скрутили, допрашивали по новой, да кэпа с Никитичем, всё мне казалось, что не со мной это. Оперетта, "Летучья мышь" а не суд. Хоть про жену и портвейн подпевай.

Допросили всех уже. Джон с настоящим куртмэном вошли, сели тоже. Смотрит на них тенор-судья, как на суфлёрскую будку, понять из знаков пытается, прерывать ему заседание, или как.

Слышу, кэп Ленке говорит:

— Как угодно. Хоть под залог. Мы завтра снимемся — и поминай как звали. Есть деньги. Теперь — есть.

Переводит Ленка лойеру, а сама на клетку нашу, на Валька оглядывается. И плачет, похоже.

Лойер судье что-то говорит.

Судья встал — бац по столу колотушкой.

Всё думаю. Восемь лет крабов.

Нет, заседание откладывается на два дня по просьбе защиты.

Привезли нас на причал: ничего не понимаем. Суета на палубе, шкрябают все, суричат, марафет наводят. Главный, слышим, только что, с третьего "чых-пых", но запустил второй механик.

— Снимаемся, Валёк! Ведь точно снимаемся!

А оно что получилось. Джон всё ждал, что мы пароход наконец-то бросим, чтоб прибрать его к рукам окончательно, как бесхозный. Был у него вариант нашего использования: буровые платформы, не здесь — в соседней молодой государственности снабжать. Но то ли толстокожесть управы нашей, то ли терпелку нашу рыбацкую не рассчитал. Только когда тралмастер с боцманюрой огородничать принялись, запереживал, но поздно уже: мэнэджер нефтяной уже смотреть судно приехал.

Он нами с Вальком, как заложниками, кэпа стал шантажировать. И сразу из участка поэтому, видимо, выкупить нас не удалось.

А кэп возьми и пойди ва-банк: встретился с покупателем сам, он америкосом оказался, объяснил что к чему. Тот смотрит: действительно, а кто есть в этой сделке Джон? Это они с молоком матери впитывают.