Вызов небесам - [73]

Да, придется на время расстаться с кесаревскими друзьями, но ведь не навсегда же, в конце-то концов! К тому же там, в Пробойновке, ты наверняка сумеешь найти новых приятелей. Да, кому-то повезло переехать в Москву или в Питер, а тебя загоняют в какое-то отдаленное село, но ведь это село находится на той самой Украине, которую ты благодаря рассказам матери всегда считал своей родиной, хотя никогда там не был, если не считать недавней поездки в Крым. К тому же, говорят, там будут горы, да еще повыше тех Крымских, которые так тебе понравились и за успехи в покорении которых приятели всю обратную дорогу дразнили тебя горным козлом! Ты уже предвкушаешь, что в походах по Карпатам ничуть не уступишь местным ребятам, которые, собственно, в этих самых горах и родились, а значит обязательно завоюешь среди них солидный авторитет. Последние дни перед отъездом ты даже старательно упражняешься в украинском, чем раньше обычно пренебрегал, поскольку во всем Кесареве на этом языке только с матерью и можно было общаться, ну, еще с полиглотом Марио, который вообще с такой легкостью осваивает чужие языки, что вскоре начинает разговаривать на них чуть ли не лучше тех, кто его им, собственно, и обучал. Короче, ты вовсю готовишься к новой жизни и намерен принять ее всей душой.

До нового места жительства семейству Корнея пришлось ехать на поезде с двумя пересадками, а потом еще долго трястись от станции Коломыя в кузове грузовика, поскольку не было никакой другой возможности доставить вещи в это захолустье. Родное село Петра Костюка находилось в Карпатах у самого подножья горного хребта под названием Горы Гринявы. Где-то поблизости располагался Карпатский заповедник, но чтобы до него добраться, надо было преодолеть этот самый горный хребет и переправиться через реку Черный Черемош. Сюда никогда не забредали туристы, здесь никому и в голову не приходило открыть горный курорт, как в не таких уж далеких Ворохтах, Кременцах, Яремче и Ясинях. Здешняя местность издавна имела славу бунташной, ближайший городок Верховина еще в XVIII веке прославился как главная база отрядов опришков — беглых крепостных крестьян, успешно воевавших с панами под началом легендарного Олексы Довбуша. Впоследствии местное население с переменным успехом сражалось и с поляками, и с немцами, и с Советской властью, с последней, пожалуй, даже наиболее упорно. Как только повеяли ветры перестройки, коренные жители Прикарпатья легко и непринужденно избавились и от чуждых им советских учреждений, и от навязанной им православной религии, вернувшись к привычному униатству. Петра Костюка, променявшего религию отцов даже не на православие, а на какой-то непонятный неогностицизм, в селе давно считали больным на голову. Прекрасным подтверждением этого диагноза в глазах селян стало то, что этим летом он внезапно умотал из села куда-то в Россию, и даже не на заработки, что было бы привычней, а ради женитьбы на какой-то фифе, каковую он теперь и привез в село вместе с ее уже большим и, как оказалось, внебрачным сыном. Новоселы немедленно стали объектом насмешек и плохо скрываемого презрения.

Уже по первым впечатлениям, Пробойновка показалась Корнею страшным захолустьем, даже по сравнению с его родным Кесаревом. Бедное небольшое село, затертое в горной долине, обшарпанные, давно не ремонтированные домишки с удобствами во дворе, из всех благ цивилизации — только электричество. По правде говоря, мальчик ожидал от своего нового места жительства того лоска, который присущ горным селениям в Крыму, увы, здесь не рассчитывали привлечь на постой туристов и потому привычно не обращали внимания на убогость своего быта. Хата Костюка ничем не отличалась от прочих. Выделенная Корнею комнатушка оказалась так тесна, что он сразу пожалел о том ладном коттедже, в котором они с мамой проживали в Кесареве.

Вторым потрясением для Корнея стало знакомство с местной ребятней. Внезапно обнаружилось, что его украинский язык, знанием которого он так гордился, очень непохож на местный говор. В конце концов, его мать Олеся была родом с Полтавщины, где всегда было сильно влияние России, карпатские же гуцулы многие века жили под Польшей, что не могло не отразиться на языке. При этом они именно себя считали истинными украинцами, хранителями национальной идеи. Дети во всем копировали взрослых. Сверстники Корнея откровенно передразнивали его выговор и лексику, сплошь и рядом отказывались ему отвечать, когда он к ним обращался, в отчаянии он перешел на русский язык, но от этого стало только хуже. Пробойновские дети русским языком либо вообще не владели, либо старательно делали вид, что его не знают. Корнея же теперь дразнили уже не восточником, а москалем, помимо его говора предметом насмешек стал высокий колпак, в котором он ходил по селу и никогда не снимал его на людях. Некоторые особо ретивые хлопцы даже попытались было разобраться с ним физически, к их несчастью, они ничего не знали о выдающихся бойцовских качествах Корнея. Несколько жарких стычек, в которых помимо ног и кулаков в ход пошли рога, и самые отмороженные забияки Пробойновки стали обходить новичка десятой дорогой, увы, друзей это Корнею не прибавило. С этих пор он всегда бродил по селу один — все сверстники при встрече с ним попросту от него отшатывались. Для веселого и компанейского Корнея это было хуже побоев — он увял, из глаз его исчез задорный блеск, по ночам мальчик теперь часто плакал в подушку.