Выжившая - [82]

– Очень громко, Шерри. Ты должна помнить, что я не выношу шум, – сцепив одной рукой ее запястья за спиной, впечатываю бьющуюся птичку лицом в подушку, из-под которой извлекаю особенный реквизит для нашей игры. Мало кто нашел бы его сексуальным. Но, как правильно недавно заметила Шерри, мы с ней другие. Абсолютно другие, не похожие ни на кого. Мы с Шерри уникальные.

Ей понравится. Я сохраню все доказательства ее любви нетронутыми. Самые уникальные улики. Они не высохнут в отличие от жалкого гербария Оливера.

– Различить все оттенки темноты возможно только удалив хрусталик из глаза. Ты только представь, каким бы мы видели этот мир, состоящий из сгустков черного света, – умиротворенно проговариваю я, сжимая в руке зеркально сверкнувший заостренным медным кончиком трофей.

– Знаешь, на что похож карандаш, который ты воткнула в ладонь Оли? Тонкий и легкий с острым грифелем, – вкрадчиво шепчу я в аккуратное ушко. Она невразумительно мычит в подушку, но я воспринимаю это как «да». – При желании им можно убить. Это просто сделать, если знаешь, куда наносить удар. Но гораздо сподручнее использовать металлический стилос, – кончик острого пера опускается на светящуюся кожу между судорожно сжатыми лопатками. Они похожи на отрезанные крылья ангела, но к этому увечью я не имею никакого отношения.

– Ты помнишь, как был убит Юлий Цезарь, Шерри? – я нажимаю, мягко проникая острием в плоть. Шерил дергается, флуоресцентно-оранжевые капли пота стекают по красивой спине. – Двадцать три ранения, нанесенные заговорщиками в здании римского сената. Их оружием стали стилосы, идентичные таким, как тот, что сейчас у меня в руке, – наклоняясь, шепчу во взмокший затылок, провожу губами по плечу, медленно опуская металлический стержень с наполовину утопленным в плоти пером глубже.

– Коллекционный экземпляр. Отец хотел бы умереть, как римский император, по его мнению, это придало бы сакральный смысл всему, что он сотворил. Но я считал, что отец не был достоин величия Цезаря, – мягко вывожу первую букву, завороженно наблюдая, как крупная капля, похожая на спелую вишню, медленно сползает вдоль выгнувшегося позвоночника. – Но он тоже был предан и убит, – распарывая кожу, кончик пера творит свою историю, оставляя после себя багровые реки боли и истины.

Кровь не светится, всегда остается темной, поглощая излучение. Черная как смерть. Я подношу лезвие к лицу, слизывая густой медный вкус. Провожу языком по губам, запоминая.

– Ты вкуснее шоколада, Шерри, – раздвинув коленом трясущиеся бедра, жестко и стремительно соединяю наши тела в единый агонизирующий пазл. Наша боль обоюдна и невыносимо прекрасна, мы сливаемся как две столкнувшиеся в черноте космоса кометы, создавая ослепительный поток мерцающих оттенков. Больно и прекрасно. Мой однопроцентный триумф рвет привычные границы. Она все делает ярче, даже непроглядную тьму, что клубится внутри нас.

– Это именно то, что тебе нужно, вишневая девочка? – мой вопрос носит риторический характер. Мы проникли друг в друга гораздо глубже и гораздо раньше, чем сейчас. Мы можем стать одним или погибнуть, но прежними уже не будем никогда. Шерри издает очередной задушенный вопль, тело дрожит и сверкает, усиливая голод. Это не насилие. Я делаю только то, что требует ее тело. Она пришла сюда не за нежными объятиями, а за болью и гневом. Она питается ими, чтобы жить дальше.

Ее тюрьма страшнее моей.

Я вбиваюсь в нее намеренно грубо, она корчится, мычит и сдается во власть победителя. Острый медный наконечник почти ласково и размеренно кружит по нежной податливой коже.

– Особый вид искусства, Шерри. Идеальный инструмент, чтобы выводить буквы, царапая бумагу, воск, камень… или кожу, – наклонившись, я слизываю солоноватые капли с ее спины, мощно вколачиваясь бедрами в подпрыгивающую упругую задницу. – Если бы ты была слепая, могла бы прочитать слова пальцами, языком… – мучительно-медленно провожу языком по только что выведенной букве. – Чувствуешь себя свободной? Я – да. А ты?

Ты все еще во тьме.

Глава 21

ШЕРРИ

Открой глаза!

Я слышу приказ. Он звенит, кричит, пульсирует в каждой капле крови.

Я повинуюсь стальному голосу. Делаю то, что он требует.

– Шерри, очнись, – кто-то хватает меня за плечи, отрывая от жесткой столешницы. Вокруг хаотично разбросаны страницы рукописи, насквозь пропитанные почерневшей кровью. Ни одной буквы нельзя прочитать. Он все уничтожил. Скрыл от самого себя.

Как и я, Оливер не хочет помнить.

– Что ты натворила, милая?

Меня разворачивают вместе с креслом, и я оказываюсь лицом к лицу с самым страшным своим кошмаром, но не менее реальным, чем тот, из которого я только что вернулась. Теплая струйка сочится из носа, попадая на губы, я слизываю ее, перекатывая на языке металлический вкус, судорожно сжимаю горящие бедра.

– Шерри, – обеспокоенным голосом бормочет Оливер Кейн, убирая от моего лица спутанные локоны, заправляя их за уши, его большие ладони в панике блуждают по моему телу в поисках источника обильного кровотечения и не находят. Короткий проблеск облегчения мелькает в потемневших глазах. Оливер выпрямляется, уверенным жестом запрокидывая мою голову. Взгляд пытливо мечется по моему лицу, задерживаясь в области шеи.