Выжившая - [122]

Заглушив двигатель, Оливер глубоко затянулся, пальцы обжег горячий фильтр, но он не заметил. Его пожирал огонь гораздо более яростный и свирепый.

– Ты снова куришь, – сквозь сдержанные интонации проскользнуло презрение. – Даже здесь не можешь проявить характер.

– Ты хочешь, чтобы я вернулся в Сидней? – достав еще одну сигарету, негромко произнес Оливер.

– Ты не должен был уезжать, – отрезал Уолтер. – Аккуратность, осмысленность, взвешенность решений, ответственность за каждый сделанный шаг, предусмотрительность, терпение и последовательность в движении к цели – это то, что отличает человека от примата.

– Ты повторяешься, отец.

– Ты плохо слушаешь, – холодно ответил Хадсон. – Возвращайся обратно, Оливер. Я забронировал рейс на твое имя. Вылет через полтора часа. Твое имя в списках гостей на всех мероприятиях восстановлено.

– Нет, – выпустив в окно серое облако дыма, коротко, но не менее решительно, чем собственный отец, отрезал Оливер. Он не просто решил вернуться домой преждевременно. Оли привык доверять своей интуиции, мало когда подводившей его.

– Нет? – в голосе Уолтера не прозвучало недовольства, скорее наоборот. Он словно был удовлетворен упрямством сына.

– Я еду домой, отец, – настойчиво повторил свое решение Оливер. Выбросив сигарету, потянулся за пачкой стерильных влажных салфеток и тщательно вытер руки и губы.

– Дело же не в усталости, сын? – вкрадчиво поинтересовался Уолтер. Оливер мгновенно напрягся, ощущая, как невидимая ледяная петля обматывается вокруг горла. – На этот раз тебе даже прятать ничего не пришлось, Оли. Я всегда знал, где искать, и ждал, когда ты решишься выбраться из своего угла и сделать что-то собственноручно.

– Что ты натворил? – хрипло проговорил Оливер, упираясь лбом в зажатый на руле кулак. Он дышал тяжело и рвано, словно только что пробежал марафонский забег.

– То, на что ты так и не решился, Оли, – уверенно заявил Хадсон. – Но я дам тебе еще один шанс. Последний. Вздумаешь обмануть меня, присоединишься к своей подружке. И убери в комнате, от нее слишком много грязи. Грязнее была только Клэр. Не зря эти две сучки жили по соседству. Не забудь заглянуть к бабушке, найдешь на столе небольшой презент для тебя, чтобы ты не сомневался, что я не шучу. У тебя шестьдесят дней, а потом я приду и проверю, насколько ты готов стать сыном, которым я смогу гордиться. Время пошло, Оливер. Не разочаруй меня.

Он добрался до дома Клариссы Хадсон в течение получаса. Бросив автомобиль на подъездной дороге, вошел в незапертые ворота. Сердце отбойным молотком стучало в груди, виски взрывались от пульсирующей боли. В заросшем неухоженном саду пели птицы, а солнце светило так ярко, что приходилось щурить глаза. Теплый ласковый ветер доносил благоухание сочной зелени, золотистые лучи отражались в многочисленных окнах, в воздухе порхали стрекозы и бабочки. Безмятежное безмолвие, царящее вокруг, диссонировало с беснующимся ураганом в омытой осенними дождями омертвевшей душе Оливера Хадсона. Природа лжива и лицемерна. Сейчас он отдал бы все, чтобы оказаться в ледяной пустоши. Это было бы честнее. Но он знал также, что несправедливость мира заключается в его несоответствии нашим ожиданиям.

Оливер не чувствовал ног, поднимаясь по безмятежно поскрипывающим лестницам, и с каждым шагом ненавидел особняк все сильнее, но тот все равно любил его, с жестоким ликованием распахивая тяжелые двери. Он звал, торопил и злорадствовал, вышагивая по длинным коридорам. Старые стены, повидавшие на своем веку слишком много безумия, ненависти и страданий, взирали на любимого пленника с жадным голодным ожиданием. Они знали, что этот день настанет, и однажды Оливер Хадсон войдет сюда как хозяин. И где-то в глубине души он тоже это знал.

В комнате Клариссы Хадсон стоял специфический больничный запах. Окна открывались только в душные безветренные часы, чтобы старуха не простудилась. В последнее время Клара чувствовала себя все хуже, но упорно держалась за жизнь высохшими руками, исколотыми капельницами с дорогими лекарствами и покрытыми старческими пятнами. Она выглядела нелепо, карикатурно, утопая в кремовых кружевах шелковой сорочки, скрюченные пальцы вцепились в край белоснежного одеяла, седые волосы были аккуратно причесаны, взгляд подкрашенных тушью невидящих глаз обращен к потолку, узкие губы, обведенные алым карандашом, приоткрыты.

– Привет, Клара. Выглядишь ужасно, – негромко произнес Оливер, присаживаясь на стул возле надушенной постели. – Маникюр отменный, – добавил он, опустив взгляд на покрытые лаком ногти. – Это Уолтер постарался? Узнаю его работу. Тебе повезло с сыном, Клара. Особое воспитание всегда оправдывает себя, не так ли? Дети должны заботиться о своих родителях так же, как те когда-то заботились о них, – наклонившись, Оливер взглянул на восково-белое неподвижное лицо. Она давно не реагировала на внешние раздражители. Ее душа, если та у нее имелась, находилась где-то за пределами этой спальни. Но Уолтер предпочитал верить, что Клара все еще здесь, рядом с ним, полностью зависима от его воли, как когда-то он от ее.

– Видимо ты очень сильно его любила, когда он был маленьким, – устало вздохнув, Оливер убрал со лба женщины прозрачный локон. – Такую чудовищную любовь нужно суметь заслужить, – изучающий взгляд молодого человека медленно прошелся по парализованным чертам. Ни одного проблеска сознания. Грудная клетка едва поднималась под шелковой сорочкой. Словно живой издевательски украшенный труп.