Выжившая - [111]

– Знаю, милая, – он ласково улыбнулся, что вызвало у девушки новый приступ жжения под браслетом. – Что будем делать?

– Я могла бы называть вас папочкой, – Руби насмешливо улыбнулась. Мстительное удовлетворение от происходящего портило бесстрастное лицо Хадсона, а ей бы хотелось, чтобы он рвал и метал, сыпал угрозами и оскорблениями. Вот тогда они были бы на равных. А сейчас мозгоправ по-прежнему контролировал ситуацию. – Вы, наверное, очень гордитесь сыном. Пошел по вашим стопам… – она не могла уже отступить и намеренно продолжала дразнить зверя, не осознавая, в какую жуткую вступает игру. – Красивый, умный…

– Ты получишь заключение, и я подготовлю все необходимые документы о снятии с тебя ограничений и установленных ранее диагнозов, – обрывая на полуслове, быстро проговорил Хадсон. – Но с одним условием.

– Никаких сеансов даже в рекомендательных целях, – качнула головой Руби.

– Нет, это другое. Личное, – негромко отозвался доктор.

– Я не волшебница и поднять давно атрофированное не могу, – девушка красноречиво скользнула взглядом вниз, до уровня паха восседавшего в кресле Уолтера, точнее до того места, где начинался стол. И снова на лице невозмутимого психиатра не отразилось ни одной живой эмоции. – К тому же срок моего предложения истек и обстоятельства поменялись не в вашу пользу.

– Моя мать много лет прикована к постели, Руби, – никак не отреагировав на оскорбительные слова пациентки, доктор неожиданно перешел на откровенный, почти дружеский тон. – Она перенесла три инсульта и полностью парализована. Однако ее мозг жив. Представляешь, какое это мучение – день за днем смотреть в одну точку, в полной тишине, не в силах самостоятельно есть, пить, испражняться?

– Ужасно, – обескураженная переменой в поведении психиатра, кивнула Руби. Почему-то ей казалось, что в его голосе нет ни толики сочувствия или переживания, а скорее, смакование страданий матери.

– Я родился в обеспеченной, образованной семье, занимающей высокий социальный уровень. Мои родители увлекались разного рода духовными практиками, саморазвитием и благотворительностью, много путешествовали, собирали в своем доме влиятельных и известных людей с разных концов света. Я рассказываю об этом, чтобы ты понимала, насколько удручающе моя мать чувствует себя сейчас, – Уолтер тяжело и скорбно вздохнул.

– Ужасно, – повторила Руби, хотя по большому счету она, как и Хадсон, не испытывала в данную минуту ни малейшего сочувствия.

– Через два дня у моей матери день рождения, – продолжил доктор. – Обычно мы проводим его вместе. Мама любит, когда ей читают. Но увы, – сделав небольшую паузу, мужчина развел руками. Неискренний опечаленный тон он решил дополнить не менее фальшивыми жестами. – Послезавтра я должен улететь на конференцию, которую нельзя отменить или перенести. Это очень важно для моей карьеры и карьеры Оливера. Он летит со мной.

– Высокие отношения, – ухмыльнулась она. – Отец и сын – единая команда. Не считаете, что два психолога в семье – это уже не привилегия и показатель образованности, а скорее, диагноз.

– Не иронизируй, Руби. Я прошу тебя поехать к моей матери и почитать для нее.

– Я? – опешила девушка, округлив глаза. – С какой стати? У вас есть жена и дочь. Попросите их.

– Ты навела справки, – невозмутимо заметил Хадсон. – Приятно, что моя личная жизнь тебе интересна, хотя догадываюсь, что интересовал тебя больше Оливер.

– Неправда, – чрезмерно эмоционально возразила Руби. – Мы случайно встретились в лифте.

– Ничего случайного не бывает, Руби, – туманно улыбнулся доктор. – Ну так что? Ты сделаешь мне одолжение?

– Что мне за это будет? – задумчиво протянула девушка, смерив психиатра вопросительным взглядом.

– Я заплачу, – хитроумный мудила решил сыграть на ее меркантильном интересе, надо заметить, отсутствующим напрочь. – Пятьсот долларов хватит?

– Тысяча, – решила поторговаться Руби, цепляясь за возможность позлить доктора, вынудить с деспотичного тона перейти на просящий. – Вы оплатите мне такси. Я не обещаю быть милой, улыбаться и называть ее «бабулей». И я точно не буду сидеть у кровати старухи целый день. Максимум три часа, – закончив диктовать условия, принаглевшая пациентка перешла к вопросам: – Сиделка есть? Мне же не придется ее кормить, подмывать и прочее?

– Сиделка находится с Кларой с шести утра до шести вечера, – сухо сообщил док.

– Ну так может пусть она и почитает? – предложила девушка. Перспектива провести даже три часа у постели с парализованной женщиной, извергнувшей в этот мир Уолтера Хадсона, ее совершенно не прельщала.

– Руби, моя мать видит свою сиделку каждый день, – доктор привел очередной малоубедительный аргумент, а закончил откровенной лестью: – Одно и то же лицо. А ты ей понравишься. Я уверен. В юности Кларисса была такой же красавицей, как ты. У вас много общего, Руби.

– Добавьте еще тысячу, и я ее даже причешу, – широко улыбнулась Руби. Скулы заныли от усердных стараний, но она понимала, что на кону стоит ее будущее образование и полноценная жизнь без ограничений и дебильных сеансов.

– Отлично. Договорились, – Хадсон отъехал немного назад и достал из верхнего ящика бумажник, отсчитал оттуда несколько купюр и положил на середину стола. – Держи. Здесь тысяча, остальное получишь, когда придешь за своим заключением. Я должен быть уверен, что ты не обманешь, – пояснил он.