Выживает сильнейший - [17]

— Не совсем, — улыбнулся Майло.

— Хорошо, в таком случае месяц. По данным мэрии, за прошлый год в Лос-Анджелесе было совершено тысяча четыреста убийств. В других городах Америки дело обстоит еще хуже. Тысячи, десятки тысяч убийств по всей стране. Как вы рассчитываете обрабатывать эту лавину информации без централизованной базы данных?

— Это непросто, сэр. У нас есть кое-какие…

— Знаю, знаю. ФБР, Центральный архив, архивы штатов. Но вся отчетность запутана и ненадежна, в каждом городе свои процедуры и формальности. — Майло молчал. — Хаос. Правда, детектив? На самом деле вы и не знаете, совершены ли подобные преступления или нет, и не похоже, чтобы вы когда-нибудь это узнали.

— В связи с вашими словами, сэр, есть один важный момент. Нам могла бы помочь публикация в прессе. Понимаю ваше нежелание, но…

— Опять. — Кармели стиснул челюсти. — Опять вы лезете ко мне. К нам. Чего вы ждете от этой публикации, кроме того, что она принесет новую боль моей семье и, возможно, поставит под угрозу жизни детей моих коллег?

— Поставит под угрозу, мистер Кармели? Каким образом?

— Либо вдохновив убийцу на охоту за новым израильским ребенком, либо просто бросив в воздух идею — поход на сионистов! Получится, что мы подкинем пищу для фантазии террористов. Нет, мистер Стерджис, я не вижу в публикации никакого смысла. К тому же если убийца действовал и раньше, то вряд ли в Лос-Анджелесе, не так ли?

— Почему вы так решили, мистер Кармели?

— Потому что, несмотря на все ваши бюрократические проволочки, вы бы знали об этом, не правда ли? Ведь даже в Лос-Анджелесе убийства детей не стали пока набившей оскомину рутиной.

— Для меня, сэр, никакое убийство не является рутиной.

— Значит, имей подобное преступление место, вы бы о нем знали?

— Да, если бы о нем сообщили.

— А почему о нем могут не сообщить? — с искренним недоумением спросил Кармели.

— Кто сообщит об убийстве, которое выглядит как несчастный случай?

— Но мы говорим о смерти ребенка! Или в вашем городе есть родители, которые будут молчать, если их чадо найдут мертвым?

— Есть, сэр, — мягко ответил Майло. — Потому что многих детей убивают сами родители.

Лицо Кармели стало белым. Майло потер щеку.

— Я хочу сказать, сэр, — продолжил он после паузы, — что в настоящее время нам не хватает информации, а заметка в газете могла бы пробудить чью-то память. Вдруг всплывет что-то похожее, случившееся годы назад или в другом городе. Ведь газеты читают не только в нашем городе. Тем не менее я не стану спорить с вами по поводу новой угрозы для жизни детей сотрудников консульства. Говоря честно, я не могу гарантировать, что в этом вопросе публикация пойдет на пользу.

Кармели сделал несколько прерывистых вдохов.

— Ваша искренность… заслуживает уважения. Позволю себе ответную: ни за что. Слишком велик риск, моя совесть не вынесет гибели второго ребенка. У вас есть что-нибудь еще?

— Куча вопросов. Могу ли я задать вам несколько из них?

— Да, — устало разрешил Кармели и вставил в рот третью сигарету, не торопясь поднести к ней горящую спичку. — Но если они будут касаться моей семьи, я скажу вам то же, что отвечал другим: мы были счастливы. Мы были счастливой семьей. Мы даже не понимали, насколько мы были счастливы. — Он прикрыл глаза, а когда вновь раскрыл их, холод куда-то ушел из черных зрачков. Теперь в них что-то горело.

— Я на мгновение вернусь к политике, сэр, — обратился к нему Майло. — Не сомневаюсь, что консульство получает угрозы. Они где-нибудь регистрируются?

— Думаю, да, но это не моя сфера.

— Нельзя ли это уточнить?

— Я спрошу.

— Вы можете сказать, к кому обратиться, и я управлюсь сам.

— Предоставьте это мне. — Руку Кармели начала бить дрожь. — Ваши слова о родителях… которые убивают своих детей. Если вы имели в виду…

— Нет. Конечно же, нет. Простите, я никак не хотел оскорбить вас. Мне просто нужно было как-то объяснить, почему о некоторых преступлениях мы ничего не знаем.

Черные глаза Кармели подернулись влагой. Он снял очки, тыльной стороной ладони вытер набухшие слезы.

— Моя дочь была… очень необычной девочкой. Растить ее стоило труда, но именно поэтому мы так дорожили ею. Ее никто и никогда не обидел. Ей пальцем не грозили. Как мы ее баловали! Слава Всевышнему, что мы ее баловали! — Он вновь надел очки и уперся руками в подушки дивана. — Жду ваших вопросов. — Голос стал тверже.

— Я хотел бы побольше узнать об Айрит, мистер Кармели.

— Что именно?

— Каким ребенком она была, что представляла собой как личность. Ее симпатии, антипатии, привязанности.

— Она была полна любви. Очень дружелюбный ребенок. Добрая и счастливая, много смеялась, всегда была готова помочь. Горобич ведь передал вам свои бумаги?

— Да.

— Тогда нет смысла вдаваться в детали… состояния ее здоровья. В детстве она перенесла грипп, который дал осложнения.

Из внутреннего кармана пиджака Кармели извлек большой бумажник телячьей кожи с кармашками для кредитных карточек. В верхний была вставлена фотография. Он вытащил ее и протянул нам, не выпуская, однако, из пальцев.

Это был небольшого формата снимок прекрасной девичьей головки. Смеющееся лицо, в разрезе белого воротничка виден шнурок со звездой Давида. Уже знакомые светлые вьющиеся волосы, чистая кожа. То самое лицо… зрелое, хорошее, без всяких признаков слабоумия. На полицейских фотографиях, сделанных после смерти, она казалась совсем ребенком. Сейчас же, глядя на светящееся радостью лицо, угадать ее возраст было еще сложнее: что-то между двенадцатью и семнадцатью.