Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного, 1941-1945 - [24]
Только я успел натаскать угля, как опять появился комендант. Он через переводчика объяснил мне, что на наш отсек полагается полтора ведра угля, а на остальные отсеки — по два ведра с четвертью. Я учтиво и внимательно выслушал его назидание, но после его ухода все сделал по-своему. Засыпал свою печку до отказа углем, часть высыпал на пол и еще оставил полное ведро угля у печки. Остальной уголь я поделил между двумя другими украинскими отсеками. Перед приходом с работы своих товарищей я растопил все печки. Свою печку я так раскалил, что портянки мои моментально высохли.
Вот уже застучали по мерзлым ступенькам колодки вернувшихся с работ пленных. С порога послышались одобрительные голоса моих товарищей — ведь еще ни разу в нашем бараке не было так тепло! Но совсем другое настроение было в соседних отсеках. С шумом и криком вбежали соседи, ругаются, что у них недостаточно тепло. Спрашивают: кто сегодня дежурный. Я выступил вперед и сказал, что нечестно всегда обделять нас углем. Разгорелся спор, почти до драки.
На шум в бараке прибежал комендант. Переводчик все ему объяснил, указав на меня как на виновника. Комендант с силой ударил меня палкой по плечу. Затем он вывел меня на середину и что-то стал кричать мне в лицо, показывая на ведро с углем. Переводчик перевел его слова: «Сейчас будет наказан вор, который украл уголь, чем нарушил закон Германии. За это каждый из присутствующих должен дважды ударить его розгой. Кто первый?»
Первыми вышли два повара. Они от души лупили розгами по моим костям, не считая ударов. Низкий потолок не давал им сильно размахнуться, так что они старались ударить наотмашь, со свистом сбоку. Затем за меня принялся переводчик. Потом, правда, не нашлось желающих продолжить экзекуцию.
Но и этого мне было предостаточно, рубцы от ударов полыхали огнем. Украинцы унесли ведро с углем к себе, а наши ребята улеглись в хорошо протопленном помещении. А мне было и больно, и радостно. Все-таки я сделал доброе дело и мои товарищи это оценили.
На следующее утро комендант выгнал меня на работу. Обернув в один слой портянки, я с трудом натянул колодки на ноги. Проработав на канале весь день, я стер в кровь ноги и с трудом смог добраться до барака. Вот так я был впервые дневальным.
Русская кость
Однажды немцы решили сделать дезинфекцию наших матрацев-одеял. Поясню, что это такое. В Германии зимы бывают обычно по-европейски теплыми, но зима 1941/42 года была необычайно холодной. Бараки, где расположился так называемый «госпиталь», построены были из тонких досок, совершенно не утеплены. Поэтому в сильные морозы температура в бараке мало отличалась от наружной. Немного теплее было оттого, что бараки постоянно были переполнены. Но и днем, и особенно ночью в них сохранялась отрицательная температура и вода в баке замерзала. На нарах лежали только матрацы, сплетенные из бумажных веревок и набитые соломой. Из-за сильного холода пленным приходилось укрываться ими вместо одеял. Укроешься, бывало, таким «одеялом», солома шуршит, и слышится попискивание наших сожителей. В матрацах находили убежище мыши с мышатами. Весело нам спалось под такой аккомпанемент!
Однажды под вечер в барак ввалилась орава немцев и они стали нас прикладами выгонять на улицу. Построили всех заключенных перед бараком и объявили, чтобы мы выносили все матрацы и складывали их в одну кучу. Видно, немцы торопились управиться до ужина и подгоняли нас, чтобы мы быстрее шевелились. Больные и обессиленные люди едва передвигали тяжелые ноги. То и дело слышалось: «Los! Los! Schnell!» Пинки сапогами и удары прикладами.
Один из немецких солдат особенно рассвирепел и, подскочив к одному из заключенных, заорал на него.
Потом он, схватившись обеими руками за ствол винтовки, с размаху обрушил приклад на пленного. Удар пришелся по плечу. Но эффект превзошел все ожидания: от сильного удара винтовка разломилась надвое!
Немец держал в руках ствол с затвором, а приклад винтовки болтался на ремне. В первый момент он оторопел от случившегося, тупо разглядывая то, что недавно было винтовкой. Потом он опомнился и в бешенстве, с руганью погнался за виновником происшествия.
Пленный, схватившись здоровой рукой за ушибленное плечо, отбежал подальше от разъяренного фашиста. Сквозь боль на лице его проступала улыбка. Да, русская кость оказалась крепче немецкого приклада! Но немец все же настиг свою жертву и с размаху, сильно ударил несчастного кулаком в затылок. Пленный упал, закрывая голову руками. Озверевший садист бил и бил поверженного коваными сапогами. При каждом ударе были слышны только стоны избиваемого. Группа немцев наблюдала за происходящим. Их этот случай тоже сильно позабавил. Они со смехом его обсуждали, подзадоривая своего приятеля.
Прекратил избиение только подошедший несколько позже ефрейтор. Он с трудом смог отвести в сторону совершенно озверевшего солдата. Мы же подняли нашего товарища и отвели к бараку. Там мы усадили его на ступеньки и вытерли его окровавленное лицо.
А тем временем немцы уже подожгли кучу соломенных матрацев и она ярко пылала в сгустившихся сумерках, освещая багровым светом стены бараков. Искры поднимались высоко в небо, гасли в вышине и опадали хлопьями пепла. Огромный костер пылал долго, и часто из его раскаленной сердцевины раздавались выстрелы. Это лопались в жаре наши сожители, невольные пленники концлагеря.
Не знаю, то ли с годами, то ли под впечатлением прочитанной статьи в “Неделе” о Франции военных лет, у меня в голове всплывают воспоминания о моей далекой военной юности. Все было будто вчера. Тогда по планете шагала вторая Мировая война. Эти воспоминания, возможно, хорошо бы прочесть самому, живя в совершенно другое время, в другом возрасте. Сейчас идет 1970-й год, двадцать девять лет прошло с тех пор, как началась военная эпопея. И далеко, и близко все это было. Да, все это было…Рассказы всплывают в памяти отдельными штрихами, эпизодами, без хронологической последовательности моей жизни тех далеких лет…3 июля 1970 года.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
Новая книга историка и писателя С.Е. Михеенкова представляет собой уникальный сборник рассказов о войне тех представителей командного состава Красной армии, чья фронтовая судьба, пожалуй, была самой короткой — взводных командиров, лейтенантов. Их боевой путь часто заканчивался первой атакой, потому что они шли впереди своего взвода и первыми принимали вражеский свинец. Автор десятки лет собирал рассказы о войне уцелевших в сражениях Ванек-взводных. Получилась обширная рукопись, из которой автор выбрал наиболее яркие эпизоды и скомпоновал их тематически.
Мемуары Главного маршала авиации А. Е. Голованова (1904—1975) приходят к читателю последними из мемуаров полководцев Великой Отечественной войны. Лишь сейчас книга командующего Авиации дальнего действия издается в истинном виде и в полном объеме. Все авторские оценки и детали восстановлены по рукописи. Судьба автора исключительна: необычайно яркий взлет в годы войны и необычайно долгое и глухое замалчивание в последующие времена. Причина опалы заключалась прежде всего в том, что деятельность АДД была подчинена непосредственно И.
Воспоминания М. И. Сукнева, наверно, единственные в нашей военной литературе мемуары, написанные офицером, который командовал штрафбатом. Более трёх лет М. И. Сукнев воевал на передовой, несколько раз был ранен. Среди немногих дважды награждён орденом Александра Невского, а также рядом других боевых орденов и медалей.Автор писал книгу в 2000 году, на закате жизни, предельно откровенно. Поэтому его воспоминания являются исключительно ценным свидетельством о войне 1941–1945 гг.
О Великой Отечественной войне написано множество художественных произведений и мемуаров. Обычно они посвящены теме мужества и героизма советских воинов. Однако свидетельств об их повседневной жизни и быте опубликовано все еще недостаточно. Да и ветеранов, сохранивших в памяти события того времени, с каждым годом становится все меньше.В книге ветерана войны С. Г. Стопалова, принимавшего в ней участие с первых дней и до Победы, без политических прикрас и преувеличений показано, как жили и воевали на передовой простые пехотинцы и артиллеристы, рассказано о буднях фронтовиков, работе в тылу и о том, как преодолевали трудности и невзгоды солдаты и офицеры, независимо от их происхождения, национальности и воинского звания.