Выйти из учительской. Отечественные экранизации детской литературы в контексте кинопроцесса 1968–1985 гг. - [49]

Показательно, что в связи с фильмом «Чучело» не было заметно никаких реакций со стороны руководства Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина: ни постановлений, ни методических совещаний, ни оргвыводов. Это вовсе не значит, что там картина прошла незамеченной. Такого не могло быть. Но характерно, что эти организации, которых тема фильма вроде бы непосредственно касалась, предпочли по привычке затаиться и отмолчаться. Стоит ли удивляться, что забюрокраченная «пионерия» совершенно утратила свой авторитет у ребят, так же как утратила свой авторитет у их родителей правящая КПСС? «Фильм <…> осмелился быть острополярным по отношению к утешительно благополучному миру победных реляций – миру, что существует как бы параллельно реальности и с нею никак не пересекается»[105], – написал В. Кичин в «Советской культуре», правда, уже в 1986 г., когда колосс на глиняных ногах уже не смог больше замазывать свои трещины. Парадокс: фильм «Чучело», расширивший рамки школьного фильма даже дальше, чем до семейного – до общественно важного, именно этим своим успехом «морально похоронил» собственно детское школьное кино[106]. У самого Ролана Быкова фильм «Чучело» стал последней полнометражной постановкой.

От Лены Бессольцевой и её одноклассниц ведут свой генезис и героини ницшеанской школьной драмы «Все умрут, а я останусь» (реж. Валерия Гай Германика, 2008). По возрасту они – почти что дочери выросших девчонок из «Чучела». Только в фильме «Все умрут, а я останусь» одиночка противостоит не сплочённому коллективу «хунвэйбинов», но, напротив – всеобщей аморфности, отсутствию какой-либо парадигмы добра и зла, подвига и преступления. Три старшеклассницы – модель человеческого мини-социума, как в фильмах «Подруги» (реж. Лео Арнштам, 1936) и «Москва слезам не верит» (реж. Владимир Меньшов, 1980), хотя эта перекличка, по-видимому, невольная, вряд ли Валерия Гай Германика так хорошо знает историю отечественного кино и вообще стремилась к этому. Фильм «Все уйдут, а я останусь» – не экранизация, но в нём заметны какие-то отзвуки скаутско-пионерской темы: героини-подростки пытаются создать какое-то «братство» с клятвами, которые сами же и нарушают. Но мир, которому троица тщетно пытается противостоять, – это сплошная пошлость, разврат и беспредел… Поражают изуверской жестокостью то и дело появляющиеся в СМИ сообщения не только о мальчишеских, но и девчоночьих расправах над провинившимися одноклассницами или соперницами: казнимым выбивают зубы, ломают руки, выдирают волосы, уродуют лица. Сказывается привычка к сценам насилия в кино и на малом экране, а также отсутствие морально мотивированного массового спорта, сведённого к «бодибилдингу», «фитнесу» и прочей бессмысленной накачке мускулов. Но не будет натяжкой диагностировать проникновение в детско-подростковые отношения чисто взрослых коллизий: родители являются объектами и субъектами насилия, агрессии, беспощадной конкуренции в «рыночном» обществе, к жизни в котором они готовят своих детей. Что же, дети вырастают именно такими, как и их родители, и даже идут дальше – на то они и потомки! Не случайно в финале единственная не сломленная и не отступившая от своих принципов героиня Катя, чья финальная реплика дала название картине, – одиночка, как когда-то Лена Бессольцева. И у нынешних зрителей её одиночество уже не вызывает удивления. Финальное объяснение Кати с родителями происходит в день, когда семья похоронила бабушку, но на её похороны никто не пришёл: взрослые люди ещё более разобщены, чем их дети, и так же мало значения придают традиционным обычаям и прочим признакам исторической цивилизации. Потому и внучка опоздала к щедро накрытому поминальному столу, и отец на полном основании наказывает дочь простой, хотя уже не эффективной поркой.

Валерия Гай Германика – одна из весьма немногих в российском постсоветском кино, кто продолжил традицию школьного фильма. То, каким стало это «продолжение и развитие», по-своему выражает положение как кино для подрастающего поколения, так и вообще детства и юношества в начале XXI в. Поэтому стоит остановиться и на следующем опусе Валерии Гай Германики – телесериале «Школа», снятом по заказу Первого канала. Это был первый после перестройки пример общественного обсуждения школьного фильма, в котором класс, лишённый крепкого руководителя, быстро превращается в нечто похожее на шайку несовершеннолетних правонарушителей – метафора современного общества, вполне в традиции школьного фильма. Что характерно – обсуждали не то, как показана современная школа, а то, как сделан фильм. В дискуссии о сериале «Школа» на страницах журнала «Кинопроцесс» № 7 за 2010 г. профессионалы кино попытались рассматривать эту «Санта-Барбару для старшеклассников» с точки зрения традиций классического реализма русского искусства: «…примеры типа “Школы”, где интересно смотреть на происходящее, как на зверинец», – обобщает эту точку зрения Юрий Коротков. «Сериал “Школа” – это талантливые подробности, прекрасные детали, <…> но ребята не поставлены в ситуацию драматического выбора. Я не понимаю – хорошие это люди или плохие.