Выстрелы в темноте - [12]

– А еще она приносит ого-го какую пользу, о которой наивные предки наши и не догадывались. Практичные же американцы недавно подсчитали, что овца…

– С каких это пор ты современных американцев стал оценивать выше, чем отечественных дедов-прадедов? – хмыкнул Михаил Ордынский, устроившийся тут же на стопе старых кабинных сидений с торчащими на ружу пружинами. – В данном плане для тебя безопаснее было бы ограничиться утверждениями более патриотического характера. К тому же известно, что лучшая в мире колхозная скотина, ведущая свой славный род от известных постановлений ЦК по сему…

– Нет, серьезно, ребята, – не унимался Васька. – В Америке на опытных станциях точно установлено, что из добрых шестисот сорных трав лошадь принимает в пищу до восьмидесяти пяти, корова – до шестидесяти, а наша степная овца – что-то около пятисот восьмидесяти!

– Так это же не чья-нибудь там, а наша! И не каких – либо, а сорных! Об чем и речь! Вот бы тебе, о великий, отару таких животин-санитаров гонять по горным отрогам, а не машину по горных дорогам!

– А что? Я еще, может, и уйду в чабаны.

Сухо скрипнув, дверь курилки приоткрылась, и в сизые клубы табачного дыма решительно окунулась хорошо знакомая Чудаку фигура начинающего от малоподвижности слегка полнеть и отяжелевать завгара. Федор с первого раза отметил, что в отличие от своего ученого однофамильца, а быть может, и дальнего – чем черттейфель не шутит? – родственника из горного зарубежного городка, царь и бог шоферской братии одевался просто, но основательно: хромовые сапоги мелкой гармошкой, защитного цвета галифе, вышитая сорочка навыпуск под ремешок и серого полотна фуражка, сшитая по военному образцу. Глядя на плотненького да ладненького завгара Мантейфеля, Федор невольно начинал думать о том, что вот, мол, и не госслужащий вовсе, а полунезависимый предприниматель перед ним собственной персоной. Давеча, мол, вместо старой саманной избы вывел своими руками новую, из небитого кирпича, в четыре комнаты, с кухней и теперь явился к шоферам на поклон – так, дескать, и так, не завезли, известное дело, в местное сельпо краску да и обставиться левой городской мебелью трудовому крестьянину тоже не мешало бы… И еще Чудак, внутренне усмехаясь, констатировал, что как к этому советскому-рассоветскому Мантейфелю, так и к тому, к западному его то ли однофамильцу, то ли седьмой воде на киселе довольно-таки часто прилагается слово «repp», хотя значения этого слова в Германии и в России отнюдь не однозначны[1].

– Как летаете, орлы одномоторные? – спросил завгар вместо приветствия и грузно присел к крохотномустолику, за которым водители ухитрялись и журнальчик с картинками полистать, и перекусить перед сменой второпях, и козла забить в часы вынужденных простоев. – Как живете, ширококрылые вы мои?

– А все ими-то и живем, – с охотой ответил за всех Михаил Ордынский. – Все вашими, то есть молитвами живем-пробавляемся.

– Ну тогда еще ничего, – шумно перевел дух Мантейфель, считавшийся в городе лучшим специалистом по автомобильным моторам, а на автобазе – вдобавок еще и лучшим знатоком шоферских душ. – Тогда вроде бы порядок!

«Порядок» – это оброненное завгаром слово преследовало Чудака весь вчерашний день, хотя на все еще недоубранных полях, тянувшихся вдоль дороги, перенасыщенная влагой почва не держала ни тракторов, ни комбайнов, и те увязали в ней буквально по самую ступицу. Даже ко всему привычным людям нелегко было передвигаться вокруг то и дело останавливающейся техники: цепкая, как смола, степная глина неподъемными комьями наворачивалась на разбухшие сапоги. «Порядок! – тем не менее крикнул притормозившему уже под вечер у неровного края поля Чудаку измученный юнец-механизатор. – Порядок, браток! Это я сам принял решение – старой моей гвардии передохнуть малость! Заслужила!» Действительно, вдоль всей лесополосы нахохленно лежали скошенные лафетными жатками ровные, еще влажные от недавнего ливня валки пшеничных колосьев, а рядышком с комбайном на брезентовом плаще, по-походному брошенном на землю, отдыхал потемневший с лица немолодой хлебороб.

– Порядок, – тем же словом вступил в разговор и Васька Кирясов, с мечтательным видом откидываясь к тесовой стене курилки. – А знаете ли вы, хозяева планеты, какой исключительный порядок существует в гениальном хозяйстве земной природы? К примеру сказать, небольшая медуза Индийского океана, называемая «морской осой»…

– Индийского океана? Ты же вроде бы начал речь не о водной, а о земной природе, – перебил Ваську Михаил Ордынский. – Или это обычная рассеянность рядовых незаурядностей, о великий?

– Несмотря на то что эта самая «морская оса» принадлежит к разряду созданий нежных и хрупких, – Васька, выказывая как бы полное пренебрежение к замечанию Ордынского, не счел нужным даже изменить тон своего повествования, – она убивает людей в считанные секунды после того, как к телам несчастных прикоснутся кажущиеся эфемерными, а на самом деле страшные по своему воздействию щупальца. При этом у жертв «морской осы» могут наблюдаться различные симптомы – от сильной головной боли или резкой тошноты до почти мгновенного паралича дыхательных органов с последующей остановкой сердца…