Выстрелы в темноте - [11]

– Даже при решении вопросов жизни и смерти?

– Вопросы жизни и смерти должны быть решены нами здесь раз и навсегда, – благожелательно пояснял господин Мантейфель и по-военному одергивал свой темный пиджак модного покроя. – Решены, как положено, наперед. Так сказать, в условиях лабораторных.

Господин Мантейфель, ритмично вышагивая от стены к стене и с удовольствием цитируя наизусть мудрых мыслителей, продолжал объяснять воспитанникам вещи сложные, а иногда и малопонятные, но неизменно доказывающие основополагающую истину из истин: правда и справедливость на стороне силы. Силы! А Чудак подчас словно бы и не слушал всеведущего немца-отставника. Силы! Силы! А Чудак снова и снова видел подчас себя маленьким подпаском, разгоряченным удачей и крепко прижимающим к щуплой груди вконец обессиленного борьбой птенца. Силы! Силы! Силы! А дудачиха-мать продолжает неотступно бежать почти что рядом, и ее исполненные тревогой крики несутся над межником, над полями, над всей, кажется, застывшей от смертельной тоски округой. И Федя все-таки не выдерживает: цепкие мальчишечьи руки будто бы сами по себе разжимаются – и вот уже оказавшийся на воле дудачонок, смешно поднимая голенастые ноги, без меш-котни скрывается вслед за матерью в подсолнухах.

– Это что касается вопросов жизни и смерти, – никогда не замедлял и не ускорял шагов господин Мантейфель. – А отсюда мы перекинем мостик к вопросам совместимости личности и общества, к отношениям яркой индивидуальности и заурядного коллектива. Или на оборот.

За открытыми окнами класса темнели вдали горные луга, перемежающиеся словно бы от веку безлюдными лесами и сонными каменистыми отрогами. Правда, летом, когда округу наполняли неугомонные туристы, когда в свежей зелени утопали и парки, и улицы, и отдельные дома, в городке и окрест него становилось шумно и оживленно. Но это начиная с мая и почти что до октября. А теперь сквозь ветви деревьев, чуть ли не с каждым часом оголяющиеся все заметней, открывался вид на готические крыши, выложенные гончарного производства черепицей, на кирпичные стены, воспаленно проглядывающие сквозь пока еще плотную завесу плюща, на прямые улицы и квадратные площади, сквозняковые углы которых переставали сглаживаться да округляться вчера еще столь щедрой и, как чудилось, вечной листвой.

– Социальная достаточность в своих низовых структурах делает упор на коллективы,. – бесцветным голосом вещал господин Мантейфель. – А чаще всего что такое коллектив? Коллектив – это своего рода целлофановый пакет, на треть заполненный водой и мелкой рыбешкой, пакет, из которого нет выхода, но который зато хорошо просматривается снаружи. Вырваться из такого уравнительного пакета можно лишь в том случае, если удастся одолеть почти невидимую пленку, для чего, разумеется, необходимы предельно отточенные… Ну, подскажи ты, Чудак!

– Предельно отточенные мировоззренческие формулировки, господин доктор!

– Кое-кто выразился бы и так. А еще конкретнее, Циркач?

– Нужны отточенные зубы, господин Мантейфель! – поднялся со своего места воспитанник с волевым и чуточку брезгливым выражением лица. – Острые надежные зубы и ничего более!

– Вот вам, друзья, две достаточно близкие, но отнюдь не одинаковые точки зрения по поводу затронутой нами темы. Мнение воспитанника Чудака и мнение воспитанника Циркача. Возможно, в этих со-взглядах, или, лучше сказать, сомнениях, истоки двух будущих параллельных судеб, двух взаимо дополняющихся программ, но, повторяю, программ, отличных друг от друга, что является результатом свободного формирования характеров в демократических условиях. Да, да, именно в демократических, а не в буквоедчески цензурируемых на Востоке, где поощряют широкое звучание таких, простите, песен: «Сталин – наша слава боевая! Сталин – нашей юности полет! С песнями, борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет!» Кстати, как вам нравится, помимо самого Сталина, двусмысленность выражения «с песнями борясь»?

Так мелькали неделя за неделей, в более степенном ритме сменялись месяцы, неспешно проходили годы. Доктор философии господин Мантейфель в непринужденных беседах способствовал усовершенствованию духовного мира своих воспитанников, а тела их благодаря постоянным заботам опытных тренеров крепли и становились неутомимо гибкими, что при игре в теннис на кортах горных лугов, что в минуты преодоления головокружительных круч, что на других особого рода занятиях в специальных помещениях, скрытых от постороннего глаза.

Деревни. Овраги. Пригорки.

В прощальной тоске тополя.

И вслед тебе щурится горько

Растрескавшаяся земля.

И зрит – ты зимою и летом

По тропкам, асфальтовым сплошь,

По улицам, залитым светом,

По паркам холеным бредешь.

По нравам бредешь и натурам,

Себя меж другими деля.

А в глубь тебя смотрит с прищуром

Растрескавшаяся земля.

Курилка гаража якобы в противопожарных целях, а на самом деле сдуру была обшита некогда сырым, а ныне почерневшим от времени, сделавшимся абсолютно безликим в своей иссушенности тесом, и поэтому в полной дисгармонии с ним находилась узкая – тоже тесовая – дверь, хаотично обклеенная яркими репродукциями, вырезанными из тонких отечественных и зарубежных журналов. Сидя у самой этой двери на низком табурете о трех деревянных и об одной ржавой железной ножке, Васька Кирясов вещал упоенно: