Выстрел из прошлого - [11]

— А он и был нерусский. Рауш. Его фамилия — Рауш. А раньше — вроде даже Раушенбах. Он немецкий барон. Правда, мать его русская, Воронцова. А жили они в Риге. Подожди, ну, твоя мама ведь должна была тебе все рассказать… За золотом-то вместе ездили на озеро…

— За каким золотом? На какое озеро? — в недоумении спросила Ирина.

— Так. Быстро ликвидируем полное неведение. Барон еще до переворота перебрался в Польшу, купил там усадьбу. Он был очень богат. Но к деньгам относился, как бы это тебе сказать… высокомерно. Потом стал более практичен, разрешал приказчику приобретать золотые монеты, называл их «желтыми одуванчиками». И все это прятал в своей усадьбе, в конюшне. Вернее, тоже не он, а его приказчик.

— Как-то это не по-баронски… Не по-светски…

— Время было такое…

— А швейцарский банк?

— Может, был и банк, неизвестно. Так вот, умер он еще до войны. О золоте знали прабабушка…

— Это с которой он сбежал и на которой женился?

— Да. Их сын, то есть наш дед, и приказчик.

— А кто этот приказчик?

— Всю жизни с ними. Семен Николаевич. Самое доверенное лицо. Прабабушка тоже вскоре умерла. А сын-то их, дед наш, уже после войны нас всех нашел, представляешь?! Эта их усадьба… она уже в состав СССР входила. Он в тюрьме сидел, на севере где-то, но недолго. Тяжело заболел, и его выпустили.

— А приказчик?

— Он умер. Так вот, дедушка Алексей собрал нас всех в Минске и рассказал все, что знал обо всех наших предках. Говорил, что барон этого очень хотел — мол, революция заставила многое скрывать, но мы все должны знать правду о своем происхождении…

— Честно говоря, мы тогда очень всего этого боялись, — вставил слово Герасим. — Слушали и боялись.

— Он и про золото рассказал, — продолжала Инна. — И про то, что надо его найти. Всем вместе. Господи, ты не представляешь, как все это странно и страшно было слушать. И он боялся…

— Органов? НКВД?

— Может быть… А у всех нас было странное такое ощущение — из грязи, да в князи…

— Значит, мы — Рауши?

— Раушенбахи. Потом этот «бах» — бах! — и отпал. Но Александровы — это тоже родная фамилия, дед говорил, что кто-то еще в давние времена с этой фамилией среди них затесался… Да, так вот тогда мы с ним и поехали на место этой усадьбы. И твоя мама тоже. Почему она все-таки тебе ничего не рассказала, а?

— Наверное, тоже боялась, она ведь член партии была.

— Да… Приехали, а там все разрушено.

— А конюшни?

— А конюшни под водой. На этом месте теперь озеро. Нам объяснили, почему, да я забыла. Вроде там смерч какой-то прошел…

— Смерч войны…

— Нет, природный смерч. Дети наши попробовали понырять — вроде там стены целы. И где деньги были запаяны — никаких трещин, дыр нет… И решили тогда все разъехаться по домам, а потом снова собраться с водолазным оснащением, или водолазов, в конце концов, нанять. Так до сих пор и нанимаем…

— Вот это да! Значит, мы — потомки барона, потенциальные обладатели несметных богатств… Стоп! Но отец-то мой, Инна, родился в Фурманове…

— Да и мой отец — там же. Деда где только ни носило с семьей! У него ведь не было определенной профессии. Но кузнец он был неплохой. Барон, говорят, и сам умел в кузнице работать. А еще дед конюхом работал в колхозе. Он о своем баронстве и заикаться не мог.

— Вы меня и обрадовали, и… Господи, в голове все перепуталось! Ну вот почему ты об этом знала, а я нет! И тетя никогда ничего не говорила… А теперь она уже не с нами… Я телеграмму вам давала, думала, приедете на похороны…

— Ирина Вадимовна, мы в Аргентине были. У них вот, — сказал Герасим, обнимая Настеньку и пришедшего с улицы Степу. — Мы вообще теперь почти всегда там, Вареньке помогаем. Правда, пенсия туда не идет — нет у нас с этой страной о пенсии договора…

— Может, тетя ничего не знала?

— Знала, Ира, знала. Она тоже тогда в Минске была. А молчала — жизнь тебе осложнять не хотела, я думаю, — уверенно произнесла Инна. — Наверное, потом, попозже рассказала бы… Ты ночевать останешься?

— Нет. Сейчас за мной институтская машина придет, я ведь командировку со встречей с вами совместила…

— Тогда сейчас Степочка тебе сыграет, чтоб с тяжелым сердцем не ехать. Настенька у нас — виолончель, а Степочка — пианино.

Восьмилетний Степа мигом очутился за фортепиано, торжественно объявил, что играть он будет «По долинам и по взгорьям», и комнату заполнила тревожная, но и ликующая музыка. Ирина улыбнулась. Степочка стал петь по-русски, выговаривая некоторые слова на испанский лад, и ей стало совсем весело, словно весь этот камнепад загадок пролетел мимо, оставив ее целой и невредимой.

В тот день она ушла от сестры наполненная каким-то новым чувством причастности к древнему роду и никак не могла состыковать неизвестные ранее факты с тем, что уже знала…

Ирина очнулась от уличного шума — было уже девять часов. Она позвонила в институт, где учился и работал лаборантом Игорь, и узнала, что его не будет в Москве с неделю — уехал на уральский завод с практикантами. Быстро собравшись и посчитав, что до прихода машины есть еще десять-пятнадцать минут, она набрала номер Володи Комова… Дома его уже не оказалось, а на работе еще не было. Ирина назвала себя Лене и Володиным коллегам, сообщила, что ей срочно нужно с ним поговорить, положила трубку и с надеждой стала ждать. Она ругала себя за то, что не позвонила раньше, упустила время, но вдруг телефон захлебнулся от звона. Володя!