Выстрел - [5]

Ночь. Тихая, тёплая, безветренная. Полнолуние.

В смысле – ночь, улица, фонарь, аптека…

Жена неожиданно разбудила и попросила сходить в дежурную аптеку при ближайшем Торговом Центре, мол: – «Коля, голова болит – просто безумно! Только, милый, за руль, пожалуйста, не садись. Ты же выпивал сегодня…».

– Ха-ха-ха, безумно…. Что она может знать про безумие? – обратился он к жёлтой и равнодушной Луне, круглой и всезнающей. – Хотя, наверное, кое-что знает. Я ведь ей сам рассказывал…. Немного…. Если про это можно рассказать что-либо понятное…. То есть, понятное – для нормального человека…. Уважаемая Луна, ничего, если я поговорю немного с вами? Неуютно, знаете ли, как-то. Ночь, полнолуние, тишина. Ещё эти сны одолевают – о Заброшенных Крышах…. К чему бы это? Вот я и говорю, что очень неуютно и тревожно на Душе. А когда общаешься с кем-то, то и комфортней становится. Так как, можно? Спасибо вам, прекрасная жёлтая дама…

Аптека – вместе с громкими людскими голосами и знакомыми ароматами – осталась далеко позади. Как, впрочем, и тусклый, скучно-печальный уличный фонарь. Весь человеческий мир остался где-то далеко позади. Причём, уже очень и очень давно. Наверное, с самого рождения…

Справа угрожающе вздыхала-стонала заброшенная стройка: четыре с половиной этажа монолитного бетона за некрашеным забором-штакетником, два-три ржавых, неуклюжих и беззащитных подъёмных крана-журавля, запах сырости и заброшенности, неяркие отблески одинокого костра.

«Это бомжи, наверно, разбили нехитрый ночной лагерь, ужинают», – предположил Ник. – «Они ведь тоже люди. Зачастую, вполне даже разумные, без видимых психических отклонений. Хотя, лично мне не доводилось общаться с ними…».

Слева загадочно молчало старинное кладбище, скупо отражая лунный свет от поверхности покосившихся могильных крестов, покрытых краской-серебрянкой. Кладбище, как кладбище, таких десятки тысяч разбросано по бескрайней России. Днём они милые и бесконечно уютные, в их тишине очень даже приятно предаваться философским размышлениям и светлым бескорыстным мечтаниям. Ночью же – тревожные и опасные, сулящие мутные душевные терзания и самые разнообразные неприятности…

Где-то глухо и угрожающе заухал ночной филин, нервный ветерок волнами пробежал по пыльному придорожному кустарнику.

– Филин кладбищенский, зря меня не пугай. Ждёт впереди солнечный Рай, – негромко, подбадривая сам себя, пропел Ник и через секунду-другую болезненно застонал: – Что же это? Почему? Снова начинается? Ведь уже больше шести лет приступы и припадки не посещали…. До коттеджного посёлка осталось-то всего нечего, километра два с половиной…. За что, Господи?

В голове тихонько постреливало. Мерзко так, глумливо, надоедливо и насмешливо. Приступ приближался неотвратимо и безысходно – как ежесуточный морской прилив, подчиняющийся воле могучей и безжалостной Луны.

Впереди – в тускло-жёлтом свете – виднелся алюминиевый навес стандартной автобусной остановки. Обхватив голову ладонями и слегка пошатываясь, он с трудом доковылял до навеса и неуклюже присел на обшарпанную скамью.

– Главное, не волнуйся, – посоветовал Ник самому себе. – Не в первый раз, братишка. Прорвёмся. Выдюжим. Может, на этот раз появится кто-нибудь симпатичный, добрый и безобидный…

В глубине души он, конечно же, знал, что чуда не произойдёт. Потому, что на этом свете чудес, вообще, не бывает. Не бывает? Безусловно, нет! За его тридцать с небольшим лет все Гости были исключительными уродами и извращенцами, мерзавцами и негодяями, падкими на кровь и убийства. Но как же хотелось надеяться, что именно сегодня пред ним предстанет благородный и отважный рыцарь, или же, к примеру, прекрасная сказочная принцесса. Добрая такая, славная, молоденькая, наивная, с огромными синими глазищами. Впрочем, он не стал бы возражать, если девичьи глаза будут тёмно-карими, ярко-зелёными, светло-серыми, чёрными…

Вскоре со стороны кладбища замелькал-затеплился одинокий огонёк, зазвучали голоса, причём, разговор вёлся на английском языке, вернее, на его американском диалекте.

– Стоило ли убивать старуху, сэр? – робко и заискивающе поинтересовался дребезжащий, явно простуженный фальцет. – Она же была слепая и глухая. Безобидная, в общем и целом…. У этих двух, которым вы изволили отрезать головы, рты были заклеены медицинским пластырем. Бабка, надо думать, и не заметила ничего…

– Фредди Крюгер никогда не оставляет следов! – пафосно и назидательно заявил звучный баритон. – Никогда и никаких! А безобидных свидетелей не бывает. Заруби, Мерфи, эту нехитрую истину на своём длинном и уродливом носу…. Ага, вон же она, девчонка! Держи её! Заходи слева!

Послышались характерные звуки, сопровождающие погоню, чьё-то злобное пыхтение.

– Зараза! – отчаянно взвыл фальцет. – Сэр, она укусила меня за палец!

– А-а-а! Помогите! Помогите! – взмолился детский тоненький голосок. – Дяденьки, не надо! А-а-а!

Вскоре все стихло, ещё через пару минут звучный баритон довольно объявил:

– Ещё одна голова! Растёт моя коллекция, растёт! – неожиданно насторожился: – Чу, что это? Слышишь, Мерфи? В садовой беседке кто-то есть, клянусь Святым Дунстаном! Подожди меня здесь…. Э, никаких перекуров, лентяй! Пройдись-ка вдоль дороги. Присмотрись к следам. Потом доложишь, что да как…