Высшее общество - [9]

И Великий Человек был покорен. Он мысленно порадовался, что приобрел ровный солнечный загар. Он вышел из-за стола, он двигался медленно и волнообразно, как морское животное спускающееся в теплые потоки, как бы дремлющее, но на самом деле зорко высматривающее добычу.

Сибил молчала, слегка нахмурившись, сероглазая и диковатая, до последней минуты. Затем она произнесла два слова, которые перевернули всю ее жизнь и все еще имеют для нее последствия.

– Расстегните мне платье, – сказала она. И все.

Ей не было тогда и пятнадцати. Все было улажено – квартира, содержание, образ жизни, приемлемый для обоих. Сибил брала уроки актерского мастерства, которые дали ей стандартный набор основных понятий, которым она следовала почти механически. Гораздо важнее для нее были люди, с которыми она встречалась.

Подражая этим людям, вернее, некоторым из них, она выработала свой стиль. Через два года она говорила и выглядела (в постели и вне ее, что жизненно важнее) так, как будто она была окружена деньгами и привилегиями всю свою жизнь и будто она твердо намерена избежать поражения. Она придумала, как произносить иностранные слова, имена, титулы – Buffet, Cortina d'Amprezzo, chutzpah – с неизменным американским акцентом, но с веселой заговорщической улыбкой. Это действовало беспроигрышно, так что однажды один измученный еврей-драматург пытался говорить с ней на идише целое утро и предложил ей руку и сердце. Она отказала ему.

Она задумала перебраться в Голливуд. Идея эта зародилась в ней под влиянием того факта, что три голливудские звезды были либо замужем, либо на содержании у настоящих американских магнатов: стального короля (она читала «Тайм» каждую неделю от корки до корки), нефтяного короля со Среднего Запада, «страстно любящего фарфор, цыплят и суп из розовых лепестков». Все это она называла «исследованием рынка». Невольничий рынок на Бульваре Сансет манил ее и жаждал подарить раба для ее цепей. Великий Человек возражал против ее отъезда. В это время он пытался выманить огромную сумму денег у банковского консорциума, чтобы поставить новое шоу. Были и другие поводы для ее поездки: он взял на себя роль практичного, реалистичного, твердо стоящего на земле, следящего за делами бизнесмена и стал слишком много времени уделять своей жене. И Сибил поняв, что ее покровитель не догадывается, в каком щекотливом положении она оказалась, запустила в ход свой план А.

Не было никаких планов В и С, их и не могло быть. Она просто послала ему прямо домой одну из записей, которую она сделала в первый год их знакомства. Она начиналась со слов: «Моя кошечка… Царапай, царапай, царапай меня…»

Вот как Сибил Харпер, урожденная Анна Краковец, позднее – жительница Шамокина (она научилась отвечать настырным вопрошателям, что «росла под Филадельфией») и Нью-Йорка попала в Голливуд. И это позволило ей встретить Ходдинга Ван ден Хорста – не просто удачу, а море, океан, наполненный рыбками-удачами.

Согласно ее собственным подсчетам (а Сибил никогда не переставала гордиться своим мастерством), непредвиденная встреча сэкономит полтора года насыщенной жизни и избавит ее от тактических маневров. Так должно было случиться, чтобы она попала в Куэрнаваку. Так должно было случиться, чтобы в Куэрнаваке проживала ее жертва. Ходдингу на роду было написано – висеть «окороком» в ее «коптильне». Да благословится его благожелательное, евангелическое, уязвленное виной сердце!

– Дорогой мой, любимый! – сказала Сибил, увидев, как Ходдинг и Пол приближаются к трем женщинам.

Ходдинг постарался стереть недовольство со своего лица. Он знал, что его мать была бисексуальна. Он вычислил это с одним из своих докторов довольно давно. Вследствие консультаций между его психоаналитиком и ее врачом, Консуэла получила поддержку, приняла свою бисексуальность и стала потакать своему влечению. И все же Ходдинг не мог до конца примириться с самой мыслью. Ему было неприятно обнаружить свою мать в обществе Веры, ее сексуальным партнером, дружески беседующей с Сибил.

– Вера! – он слабо вскрикнул и поцеловал ей руку. – Пол, позволь тебя представить графине Таллиаферро – мой коллега, Пол Ормонт…

Пол понимающе улыбнулся и обратился к Сибил.

– Что там такое с ведьмой или колдуньей или кто там еще? Мой бой – нет, ваш бой, миссис Коул.

– Нет, не миссис Коул, а Консуэла, – сказала она.

– Консонэла, – принужденно ответил он.

– Не Консонэла, а Консуэла.

Пол покраснел. На мгновение он ощутил потребность больно наступить на ее маленькую, как у птички, ножку.

– Я попрошу Фредди, чтобы он научил меня, я всегда ему говорил, что…

– Но вам не нужно учиться, Пол. – Как элегантна была Сибил. Дело было не только в модуляциях ее голоса, но в какой-то уравновешенности ее тона. И это вызывало его уважение. В ее голосе был и упрек, и разочарование, но они были как бы растворены в чистом, светлом масле. Да, этой отрешенности ему никак не удавалось достичь. Только годы и годы жизни в богатстве дают это. Все: радость, печаль, раздражение, ирония, беспокойство, возбуждение – все передавалось в этой спокойной, отрешенной манере. А Сибил усвоила эту манеру. Она прибегала к ней с необыкновенной легкостью.