Высшая милость - [23]

– Мне кажется, единственное, что нам остается, это ждать, – спокойно повторил Сет, подойдя к окну. Они с Сарой словно поменялись ролями – она была в панике, он же – спокоен, как, вероятно, бывает спокоен преступник, осужденный на казнь. Все. Край. Внизу бушевали пожары, и в утреннем солнечном свете он видел разрушенные соседние дома. Их дом был цел, но… изрядно пострадал… Было много поваленных деревьев, причудливо накренившись, свисали балконы, валялись сорванные с крыш трубы. Вокруг бродили люди. Но никто из них не был так потрясен, как рыдающая в спальне Сара. Их с Сетом привычная жизнь потерпела крах, а может быть, и пришел конец их браку, а конкретные события, лишь вопрос времени.

Глава 4

В ту ночь Мелани долго пробыла на улице рядом с отелем «Ритц-Карлтон». У нее не было медицинских знаний, таких, как у сестры Мэри Магдален, но она деятельно присутствовала на месте происшествия, помогая людям всем, чем могла: нашла двум потерявшимся девочкам их обезумевшую от беспокойства маму, привела спасателей к груде камней, откуда слышались стоны, кого-то просто утешила, успокоила – сердечное теплое слово и простая поддержка очень много значат для человека в такую минуту, когда неожиданность случившегося и растерянность лишают возможности быстро принять решение и оценить ситуацию. Но вот помочь раненым она не могла почти ничем. Один из ее музыкантов какое-то время был с ней, но потом его энтузиазм угас, и он почел для себя за благо отправиться в предоставленное всем потерпевшим убежище, полагая, что его миссия исчерпала себя. Другие из свиты пришли к этому выводу раньше. Так что никто из ее многочисленного окружения не остался подле нее. На ней все еще было рваное концертное платье, туфли на невероятной платформе, в которых она выступала на сцене, и пиджак Эверета Карсона – уже порядком потрепанный, пыльный и в пятнах крови тех несчастных, кому она помогала. Но он весьма ее выручил, этот пиджак, сейчас, на улице, без крыши над головой, даже без учета того, что платье на ней порвалось.

Почувствовав, что устала, она поискала глазами, куда бы присесть, и тут ее окликнул какой-то пожарный из тех, что расчищали дорогу, – они сделали коротенький перерыв, чтобы съесть по пончику и выпить горячего кофе из походного термоса. Мелани с готовностью присела к ним на заднюю ступеньку машины и взяла протянутый ей наполненный пластиковый стаканчик. Но что тут началось! Пожарные узнали ее и пришли в восторг, что сама Мелани Фри не погнушалась побаловаться кофейком в их компании, глотая вместе с кофе известковую пыль. Поболтать с пожарными оказалось прелюбопытно, они наперебой стали рассказывать ей подробности, как они спасали людей, из каких передряг их вытаскивали. Но более всего заинтересовала их она.

– Ну как это, быть Мелани Фри? – спросил самый молоденький из пожарных. Родился он в Сан-Франциско и вырос в округе Мишин. Отец его был копом, так же как и два его брата. Сестры его повыходили замуж сразу, как окончили колледж. Мелани была невероятно далека от их жизни, но в своем нынешнем непрезентабельном облике казалась этому парнишке обычной девчонкой.

– Большей частью мне это нравится, – призналась она. – А иногда – тягомотина. Как арестант: работаешь, работаешь… жуткое напряжение, особенно когда концерты даем. И журналисты донимают, как кровососы…

Они рассмеялись. Мелани потянулась еще за одним пончиком. Тот пожарный, что задал ей этот вопрос, был лет двадцати двух, но у него уже было трое своих ребятишек. По лицу его расплылась зависть – эх, надо же, а вот его жизнь не идет ни в какое сравнение с ее жизнью, хотя он любит свою жену и детей.

– А ты? Нравится тебе то, что ты делаешь? – спросила его Мелани.

– Ну да. Чаще всего. Особенно в такие ночи, как эта. По гроб жизни ее не забыть. Реально понимаешь, что делаешь что-то важное, спасаешь жизни. Бывает, конечно, что в тебя запускают пивную бутылку или стреляют в упор в Бей-Вью, когда ты появляешься там, чтобы потушить пожар, который они сами же и учинили. Но ведь не всегда же… Чаще мне нравится быть пожарным.

– Пожарные – крутые ребята, – кивнула Мелани и усмехнулась: она не могла припомнить, когда ей было позволено умять два пончика один за другим. Мать бы убила ее сейчас, если б увидела. Она строго бдит, чтобы Мелани не слезала с диеты, хотя сама не отказывает себе ни в чем вкусненьком. В эти мгновения Мелани была счастлива – сидит, болтает с ребятами, трескает пончики… Свобода!

– Это ты обалденно крутая, – бросил ей более взрослый пожарный. Он только что четыре часа вытаскивал застрявших в лифте людей. Для всех эта ночь была бесконечно длинной. Мелани помахала рукой тем девчонкам, которым она нашла их маму, они как раз проходили мимо, торопясь пробраться среди камней в убежище за два квартала отсюда – мама приостановилась поблагодарить ее и замерла как вкопанная, узнав в этой растрепе, что-то самозабвенно жующей, звезду эстрады.

– Устаешь от того, что тебя везде узнают? – спросил потом Мелани третий пожарный, когда девчушки и их мама ушли.

– Да, очень. А особенно звереет мой парень. Аж бесится. Было даже, что он шарахнул одного фотографа по башке, за что отсидел в тюрьме.