Высота - [9]

Обеденный перерыв подходил к концу, на площадке становилось все шумнее. Оживали моторы кранов, электролебедок, транспортеров, автомашин.

Из-за акаций раздался пронзительный девичий визг. Шофер самосвала куда-то отлучился, а Хаенко подшутил. Он забрался в кабину, включил мотор, и кузов со спящими девчатами приподнялся, как при разгрузке. Девчатам, которые лежали ногами к кабине, никак не удавалось встать. Они сползали по скользкому кузову, ставшему торчком, и визжали, оправляя платья.

У башенного крана Токмакова окликнули. Он обернулся и увидел Гладких, а рядом — парторга строительства Тернового с его неизменной палкой.

— Опять Дерябин жалуется на твоего Матвеева, — сказал Терновой озабоченно. — «Я, говорит, снимаю с себя всякую ответственность, если мастер в чертежах плутает».

— Я за Матвеева отвечаю.

— Отвечать — мало. Надо тогда учить.

— Буду учить. Хотя Дерябин считает, что труднее научить Матвеева, чем подготовить другого мастера, из молодых.

— Обломаю старика.

— Но Матвеев сильно загружен, — вмешался Гладких, — он у меня староста кружка текущей политики. И в цехкоме.

— Разгрузить его надо.

— Если надо, разгрузим, Иван Иванович. Кружок текущей политики придется мне взять на себя.

Терновой поморщился.

— Кто у вас в партгруппе — только ты да Матвеев?.. Поручи Пудалову кружок.

— Вадиму? Он же кандидат!

— Что ты испугался? Вот и дай ему партийное поручение.

— А явку на кружок Вадим сможет обеспечить? А уходчики.

— Кто, кто?

— Уходчики. Которые с бесед уходят.

— Уже придумал ярлычок! Уходчики! Ты запомни, Гладких, раз и навсегда: нет уходчиков, есть плохие беседчики, плохие парторги. С беседы товарища Токмакова о высотных зданиях в Москве многие ушли?

— Только Хаенко с места сорвался. Беседа была интересная. Я лично присутствовал.

— Ас твоей беседы на той неделе?

— Врать не стану, — вздохнул Гладких, — плохо народ мобилизовался.

— Разве это беседа была? Говорили мы уже на эту тему. Ты ругал тех, которые присутствовали, за отсутствующих. И потом тон у тебя казенный: «на сегодняшний день», «отсутствие наличия интереса»… Что значит — отсутствие наличия? Надо просто сказать — нет интереса. Или вот еще — «корни самотека». Ну какие у самотека могут быть корни? Вдумайся! Ты и беседуешь так, словно уверен, что тебя нельзя слушать с интересом и удовольствием.

— Какой же я, Иван Иваныч, оратор? — обиделся Гладких.

— Ты и слово «оратор» произносишь почти как ругательство. Вот поэтому слушателей ты к своим беседам привлекаешь все равно, что к ответственности!.. Брось ты весь этот словесный мусор и говори просто, по-человечески. Сколько я тебя знаю, ты все мусолишь одни и те же слова. Будто разговариваешь с грабарями, как двадцать лет назад.

Терновой знал Гладких еще в годы первой пятилетки. Гладких работал тогда в постройкоме. Он всегда был исполнителен и прилежен. Но просто удивительно, почти непостижимо, как Гладких умудрился эти двадцать лет оставаться на месте, не расти, словно и сейчас его окружали грабари и сезонники в лаптях. Гладких стал партгрупоргом, когда на стройке домны было тихо и малолюдно. Но вот приехали монтажники, размах работы увеличивался, темпы росли, стройка домны стала местом встречи новаторов-строителей, и Гладких оказался в центре большого коллектива. А во главе его стать не смог. Терновой понимал, что Гладких не сможет по-настоящему возглавить организацию.

Терновой, тяжело опираясь на палку, заковылял, на ходу выговаривая что-то Гладких, а Токмаков пошел в свою конторку.

В конторке сидел за чертежами и чесал лысину Матвеев.

— Пыхтишь, старик? А мне за тебя опять нагорело.

— Черт его знает, в этих еллипсах заблудился.

— Я вот тебе покажу «еллипсы»! Приходи ко мне завтра в восемь вечера. Хотя что я говорю? — спохватился Токмаков, вспомнив про приглашение к Берестовым. — Вечером я занят. Приходи завтра в шесть утра. Ранец твоя дочка не выбросила? Захвати тетрадки, карандаши. Готовальня у меня найдется. Учебники займи у Бориса, все равно он пока не учится.

Матвеев стоял ошарашенный, не находя слов ни для возражений, ни для благодарности.

5

Душный вечер привлек в парк на берегу пруда много публики, и ресторан «Мангай» был переполнен, как всегда под выходной день.

То был довольно неказистый ресторан второго разряда, но он очень хотел выглядеть шикарным и ни в чем не уступать ресторанам первого разряда. Усердный квартет на эстраде тщился изображать солидный оркестр; пианист, ударник, скрипач и аккордеонист так старались, что за дверью могло показаться: музыкантов вдвое больше, чем их есть на самом деле.

За столиком, у самого оркестра, сидели одной компанией Борис, Хаенко, Катя, Одарка, Бесфамильных и еще кто-то из монтажников.

Борис с непривычки быстро опьянел. Он смотрел вокруг себя невидящим мутным взглядом. Мальчишеские вихры его, и так неподатливые, воинственно торчали во все стороны. Он пошатывался, даже сидя за столом, а Хаенко с недоброй щедростью все подливал ему.

— Гуляй, рабочий класс! Первая получка! Факт! Она влагу любит.

— Крупный рак имеется в буфете, на любителя! — предложил официант, хлопочущий за столом.

— Д-давай на любителя! — величественно согласился Борис.