Высота - [27]

Царга «заиграла» сильнее. Ее швыряло в стороны, она неслась по какой-то сумасбродной кривой, начинала крутиться то влево, то вправо, и обрывок троса болтался под нею.

Нечего было и думать о том, чтобы посадить сейчас царгу на свое место. Она ударит о домну, сомнет дощатые подмости на ее верхушке, погубит людей. От удара может лопнуть по швам и сама царга, сваренная из стальных листов.

Тревожный гул голосов. Чье-то «ах!». Девичий вскрик.

Токмаков тоже увидел, как человек ухватился за дощатые подмости царги и повис, раскачиваемый вместе нею в воздухе. Он ухватился за царгу в тот момент, когда ее пронесло над головами монтажников. Через плечо у него висел моток троса. Подтянувшись на руках, он ловко взобрался на верткие подмости.

Когда пыль слегка улеглась, Токмаков различил синий комбинезон и рыжеватую шапку волос.

— Коля! — крикнула Катя.

Она закрыла лицо руками, но тут же снова отняла их и ухватилась за концы косынки.

— Пасечник? — закричал Нежданов, живо обернувшись к Кате.

— А то кто же! — грубо бросила Катя. — Протри свои стекла.

Метельский, который стоял где-то по соседству с Катей, зажмурился, ноги его подкосились, и он опустился на землю.

Флягин тоже увидел Пасечника, повисшего на царге. Флягин схватился за «лейку», но тут же опустил ее. Слишком высоко, да и пыль мешает. Вот если бы с той верхней площадки — какие изумительные кадры он мог бы заснять!

Из трансформаторной будки вышла Одарка и встала рядом с Катей. Она посмотрела вверх, на царгу, — искала взглядом Вадима.

А наверху Пасечник делал то, что задумал. Он встал на подмости во весь рост, шагнул раз, другой и, прижимаясь к царге, начал разматывать трос. Потом, взобравшись на царгу, привязал к оборванной расчалке новый трос и помахал товарищам, словно хотел сказать: «Давно ждал такой работенки».

Он уселся на борту, свесив ноги, безмятежно, как на качелях.

Карпухин даже крикнул:

— Ну и артист! Король воздуха!

— Как под куполом цирка! — подхватил Нежданов. — На трапеции.

— Зачем цирк? — сказал Баграт. — Без сетки работает.

Пасечник посидел так с минуту. Затем круто повернулся всем туловищем, съехал животом и грудью по царге снова на подмости и ухватился за их край. Когда Царга вновь стала приближаться к домне, он повис на вытянутых руках, готовый к прыжку.

Как только царга оказалась над домной, Пасечник разжал пальцы и ловко спрыгнул на площадку.

Он с удовольствием притопнул, ощутив себя снова на домне, и подмигнул рядом стоящему Борису. Тот подался к Пасечнику, собрался что-то сказать, но только заплакал.

Пасечник проводил взглядом свои недавние качели, отнесенные ветром в сторону, в серое от пыли небо.

Расчалку, привязанную Пасечником, подали на каупер, натянули, и царга заметно успокоилась.

Но ветер дул с прежней силой.

От подмостей, которыми была обшита неприкаянная царга, уже оторвалось несколько досок. Сорвался и полетел вниз фанерный щит с лозунгом: «Ни минуты простоя на домне „Уралстроя“!» Потеряв равновесие, упал и со звоном разбился зеркальный прожектор…

11

Токмаков не спускал глаз с царги. Уже от одного этого зрелища он чувствовал физическую усталость, крайнюю ее степень, почти изнеможение, будто сам он все время держал на весу какую-то невыносимую тяжесть, будто нервы и жилы его были вплетены в трос вместе со стальными нитями.

«Где же застрял Матвеев? — тревожился Токмаков. — Впрочем, без лестницы старик спускается, по уголкам… Скорей бы сюда! А я — сразу наверх».

Шесть витков в тросе, по тридцать семь ниток в витке — подходяще. Но как подсчитать ветровую нагрузку? Шутка ли — сто пятьдесят квадратных метров паруса. Прямо как шхуна.

У Токмакова совсем пересохло во рту от горячего ветра. Неужели это вчера вечером он пил у Берестовых чай с вареньем? И кто отодвинул вчерашний день на такое огромное расстояние от сегодняшнего утра? Маша и не подозревает, какое у него сегодня утро… Ничего с этой подъемной мачтой не сделается. И трос должен выдержать. Вовремя он заменил трос, взял более прочный.

Восьмикратный запас прочности — хорошо. А десятикратный — еще лучше.

Опять дернуло царгу, опять ее погнало в сторону. Все сильнее игра ветра.

Жаль, царгу не удалось посадить на пылеуловитель. Царгу нельзя также опустить на землю и отложить подъем. Для этого нужно обогнуть злополучный трос, а как это сделать, когда царгу шатает?

Значит, все-таки единственный выход — посадить груз на место. И сделать это нужно как можно скорее.

Вдруг ветер разбушуется еще сильнее? Или несчастье с тросом?

Наверно, наверху выбились из сил, да и людей не хватает. Послать сейчас людей наверх своей властью Токмаков не имеет права. Но добровольцы?

И, как всегда в самые трудные минуты жизни, Токмаков обратил свою надежду, веру и тревогу прежде всего к товарищам по партии. Он подбежал к людям, наблюдавшим за подъемом, остановился на полдороге, показал рукой на верхушку домны и голосом, неожиданно громким для самого себя, крикнул, перекрывая шум ветра:

— Коммуни-и-исты, впере-од!..

Он прокричал эти два слова тем зычным командирским голосом, который ему самому всегда казался чужим, но который хорошо знали когда-то его саперы, — голосом, полным страсти и вдохновения, непреклонной воли и отваги, требовательным и в то же время задушевным.