Высокое поле - [57]

Приезжай.

Твой сын — Алексей».

Леха посмотрел — исписалось только половина бумаги, и он пожалел, что уже кончил письмо. Переписывать не хотелось, но и хотелось в то же время спросить отца о таком, о чем он никому не говорил и что он постоянно помнил. Он сообразил, что в письмах часто делают приписки, и тоже приписал:

«Напиши мне: это ты сажал меня, когда я был совсем маленький, на лошадь или не ты?»

«Все!» — передохнул Леха.

Он отстранился от тумбочки, заклеил конверт и побежал опускать его в ящик. В дверях, уже почти на улице, встретился ему танкист.

— Как рука? — спросил он Леху.

— Нормально! Немного больно сгибать.

— Разрабатывай. А кому письмо?

— Отцу, — ответил Леха с радостью.

17

Зима проходила незаметно. Учеба, практика, поездки домой и снова в райцентр, на курсы, — все это заполняло дни настолько, что трудно было заметить, как летят недели, а с ними — месяцы. Леха крепко сдружился с ребятами не только из своей, но из соседней группы. Их учебу и жизнь в общежитии уже не омрачало ничто, кроме мысли о том, что им всем предстоит скоро разлететься по разным деревням.

В январе Леха получил от отца большое письмо. Отец писал о работе, о коксогазовом заводе, на котором он работает, а в самом начале письма он отметил цепкую Лехину память и подтвердил, что это он в раннем детстве сажал Леху на черного жеребенка, по кличке Орлик. В конце письма он прислал большой привет матери и бабке.

Переписка завязалась, она приносила Лехе большую радость. Ему нравилось не только получать письма с Урала, но еще и то, что он приблизил к себе отца, который говорит с ним, как со взрослым.

* * *

На первый экзамен, в понедельник, Леха ехал из дома и поручил разбудить себя пораньше самому надежному человеку — бабке.

Лехина бабка Дарья вставала рано и всегда в одно и тоже время — в пять часов. Если же по какой причине — больная или в гостях — ей необходимо было лежать дольше, она все равно не спала, а сердито ворочалась с боку на бок, охала и, при всей доброте своей, начинала брюзжать на всех. С детства Леха привык к тому, что бабка встает чуть свет. Летом эта рань чувствовалась не очень, но зимой это было даже страшно: встанет старуха в пять, можно сказать — среди ночи, и начинает возиться у печки. Сколько бы ни было работы — всю приделает до свету. Мать отставала от нее не намного — она работала дояркой, — но и та дивилась порой: чего бы старой не поспать?

Многим в деревне, особенно молодым, служила старуха будильником. Надо, например, к поезду встать пораньше, а на себя или на будильник не надеются, ну и бегут к бабке Дарье, она разбудит.

Лет двенадцать назад прибыл в колхоз новый председатель, из города. Человек он был общительный, образованный да и трудяга: себя не жалел на работе. Во все подробности дел входил сам, все знать хотел в новом для себя деле, потому скоро применился к деревенской жизни. Одно только трудно ему давалось поначалу: рано вставать не мог. Привык в городе на службу приходить к десяти, ну как после этого встать в семь, а то и раньше? И вот свела его дорожка с бабкой Дарьей. Пришла она в правление, а председатель занят. Говорит ей, чтобы она пришла к нему до работы, на дом.

— Только пораньше! — предупредил председатель.

Под словом «пораньше» он имел в виду семь часов, в восьмом, но старуха поняла его по-своему, по-деревенски.

Затопила она утром печь раньше обычного (дело есть!), поставила чугуны с картошкой поближе к огню да и пошла к председателю. Сунулась к двери — заперто. «Спит!» — изумилась она. Постояла, подождала немного. Слышит, на скотном электродойка заныла. «Пора!» — решила старуха да и давай палкой гвоздить по двери, а потом и по рамам.

Выскочил председатель на крыльцо неодетый, думал, что такое приключилось, уж не пожар ли. В это время Манька Круглова шла на телятник, увидала такую картину и по всему селу разнесла, как бабка Дарья председателя будила.

А тот не прогнал тогда старуху, написал ей нужную бумагу, потом посмотрел на часы — шесть — и сказал:

— Уж больно ты рано, бабушка, пришла.

С укором сказал, а старуха и отвечает ему:

— Птица одним днем живет, чего найдет, то и склюет, а и то до солнышка просыпается.

— Ну и что? — не понял председатель и ругал себя потом.

— Как что? А человек пищу про запас готовит, не на один день и не на одного себя, ему, человеку-то, и вставать надо раньше птиц.

Вся деревня узнала об этом, а когда председатель переборол себя и стал вставать рано, заговорили опять: это бабка его научила. Председатель соглашался…

Леха тоже знал этот случай. Поручая накануне разбудить себя, он был спокоен и не ошибся: бабка разбудила его еще затемно.

— Вставай, батюшко. Вставай! — легонько трясла она за плечо внука. — Неохота? Вот я говорила вчера: не гуляй поздно, тяжело будет вставать, вот видишь, и не выспался… Вставай, вставай, а то автобус уйдет.

Леха встал с трудом. Пошел умываться — покачнуло в сторону от недосыпа.

— Вон как умаялся — хуже, чем на работе, на гулянке-то. Да вот здесь полотенце-то. Здесь, на!

Леха вспомнил, что он вчера был в клубе — и радость снова озарила его.

Вчера он целый вечер танцевал под новую радиолу, а до танцев показывали кинофильм про трактористов. Лехе было приятно, что на него уже посматривали, как на тракториста, и он был горд оттого, что скоро тоже сядет на трактор. Скоро эти люди, что сидели вчера вместе с ним в зале — его односельчане, знавшие его раньше как Леху-лошадника, скоро услышат в полях, как загудит и застрекочет на ровном рабочем режиме его трактор…