Высокое поле - [55]

— Разоружай! — поддержали и другие.

Мокей понял, что помощи ждать неоткуда, отскочил к самой стене, словно желал найти в ней силу или пройти сквозь нее, но увидел себя окруженным.

— Ррразойдись! — рявкнул он и выхватил нож.

В этот момент в комнате за спиной Лехи стоял кавардак.

Едаков, свалив на пол Валищу, зажал ему руку, разорвал до колена карман, из которого вывалился нераскрытый нож. Когда крикнул Мокей, Едаков понял, что там самое главное. Он вскочил на ноги, но его оттеснил Кислицын, бросившийся к Мокею.

— Ррразойдись! — второй раз рыкнул Мокей, откинув руку с ножом.

— Не дрейфь, парни! — крикнул тотчас Кислицын.

— Дай сюда нож! — Леха решительно приближался к Мокею, а тот по-птичьи кидал головой в разные стороны.

— Отдай, если ты не дурак!

— Ррразойдись!

— Последний раз говорим: отдай! — Леха двинулся на Мокея.

— На! — выхаркнул Мокей и ударил ножом того, кто был ближе остальных, — по всем правилам трусливой звериной повадки.

Ближе всех был Леха.

Он знал, что это может случиться, и был наготове. Когда нож мелькнул в воздухе, он отскочил немного назад, но натолкнулся спиной на Едакова и не сумел посторониться от удара. Нож попал бы в плечо или в шею, но Леха увернулся, как мог, и сделал только то, что оставалось ему сделать в этом положении — подставил локоть.

— Эхх… — слабо простонал он, почувствовав резкую боль.

В ту же секунду несколько рук облепили эту подлую руку, вырвали нож, а от свитера Мокея поползли длинные шерстяные нитки. Леха видел эти нитки, в которых путались ботинки его друзей, мелькали брюки и носки, потом снова нитки… Все это он видел сквозь горячую пелену, наплывшую на его глаза.

Леху отвели в сторону, а тем временем ребята кинулись на Мокея.

— Не трогать! Не трогать! — закричал Савельев. — Бить такого подонка — значит сравняться с ним! Не пачкаться, говорю!

— А он? — прорычал Едаков, которому хотелось во что бы то ни стало отомстить за Леху. — Он может, да?

— Он уже не сможет! — ответил Кислицын. — Мы его… Мы его… Ух, гад! — проговорил вдруг он, но сдержался и не ударил.

Мокей сидел на полу, как пойманная крыса. Глаз он не подымал и казался совсем безжизненным, если бы не вздувшаяся синяя жила, что слабо подергивалась на шее, вытянувшейся из разорванного ворота рубахи. Едаков все же схватил его за волосы, поднял лицо вверх, к людям.

— Смотри! Нет, ты смотри! — еще упрямее повторил он, когда Мокей дернулся было. — Смотри в глаза. Вот он, подонок! На человека — нож!

— Верно, верно! — загалдели вокруг. — Дерись, гад, кулаком, если руки чешутся!

— Сиди, не шевелись! — командовал Едаков.

Ему хотелось сказать Мокею многое, но Савельев отвел приятеля в сторону, сказал что-то. Едаков послушал и теперь стоял около Лехи, поигрывая отобранным ножом.

— Кепка чья? — крикнули из толпы.

— Мокея!

— Его, его, подонка!

— Дайте сюда! — Кислицын вскинул руку, схватил кепку. — Внимание! Отобранное оружие — в кепку!

В комнате теперь все стояли около Лехи, за Мокеем следили только двое.

— Иди скорей в мастерские — там аптечка, — гудел Едаков своим добрым низким голосом.

— Какая тут аптечка — ему больница нужна!

Леха сидел на кровати и никого не замечал, только слышал знакомые голоса. Он склонил голову к самым коленям и видел только ботинки ребят. Боль нарастала. Казалось, в локте расходится ком соли, и чем дальше — тем больше жжет. Наконец он поднял побелевшее лицо.

— Больно? — спросил Савельев.

Леха слабо кивнул.

Кусок наволочки от разорванной подушки и вата уже пропитались кровью и потемнели. Леха встал. Все расступились.

— Сейчас будет машина, — сказал Савельев спокойно.

— Не надо… Дойду, — ответил Леха, придерживая рукой раненый локоть.

— Сволочи! — услышал он позади себя. — Ножи на людей!

Леха шел по коридору и, прислушиваясь к шуму в соседних группах, понял, что там тоже вершится правое дело.

«Ну, теперь — все… Теперь будет спокойно…» — думал он, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не тряхнуть руку.

16

Недели три Леха не ходил на практику, но это его не волновало: он знал, что легко постигнет упущенное. Труднее шло у него дело с теорией, однако как раз в то время, пока его раненая рука висела на повязке через шею, он зубрил теорию и заметно прояснил для себя многие темные места. Он даже постиг новую истину, которая в школе ни разу не открывалась ему: чем лучше он разбирался в каком-либо узле машины, тем глубже хотелось понять не только этот узел, но его связь с другими частями машины. Он, например, не удовлетворялся простым запоминаньем того, что выключать скорость можно тогда, когда давленье масла — по показателю — идет к нулю, он стремился проникнуть в причину этого: почему именно так, а не иначе. Если он усваивал, скажем, значенье рычага тяговой силы, то этого ему было недостаточно. Он читал или спрашивал преподавателя еще раз, чтобы усвоить, каким образом, за счет чего усиливается тяга, какие изменения происходят в режиме двигателя, в коробке скоростей и т. д. И всякий раз, когда он разбирался в каком-то сложном вопросе, он чувствовал себя все увереннее, как бы сильнее перед угрюмой неподвижностью тяжелого трактора. «Вот оно когда!..» — радовался он в таких случаях.