Высокая вода - [49]

Она улыбнулась.

— Боюсь, что есть люди, которые не стремятся ничего показывать публике. Они просто хотят владеть. Не знаю, движет ими любовь к красоте или собственнический инстинкт, но поверьте мне, есть люди, которые просто хотят, чтобы вещь находилась у них в коллекции, даже если ее никто не увидит. Кроме них самих, конечно. — Она заметила скептицизм в его взгляде и добавила: — Помните того японского миллиардера, который желал быть похороненным со своим Ван-Гогом?

Брунетти вспомнил, что читал что-то об этом в прошлом году. Писали, что человек купил картину на аукционе, а потом написал в своем завещании, что хочет быть похоронен с картиной, или, если посмотреть на это с другой стороны, картина должна быть похоронена с ним. Он припомнил, какая буря разразилась тогда в мире искусства.

— Но ведь в конце концов он отказался от этой идеи, не так ли?

— Да, так писали, — согласилась она. — Я никогда не верила в эту историю, но упомянула про него, чтобы дать вам понять, какие чувства могут некоторые люди испытывать к своей собственности, как могут верить, что право владения, а не красота — абсолютное мерило или главная цель коллекционирования. — Она тряхнула головой. — Боюсь, что не слишком хорошо объясняю, но, как я уже говорила, для меня это все не имеет смысла.

Брунетти осознал, что у него до сих пор нет удовлетворительного ответа на заданный вопрос.

— Но я так и не понимаю, откуда вы знаете, что вот это оригинал, а вот это копия. — Прежде чем она ответила, он добавил: — Мой приятель рассказывал мне о шестом чувстве, которое развивается, и тогда просто видишь, что вещь выглядит правильно или неправильно. Но это все слишком субъективно. Я вот что имею в виду: если два эксперта расходятся в оценке, один говорит, что вещь подлинная, а другой — что нет, как разрешить противоречие? Позвать третьего спеца и устроить голосование? — Он улыбнулся, чтобы показать, что шутит, но не мог придумать другого выхода из этого положения.

Ее ответная улыбка показала, что она поняла шутку.

— Нет, мы позвали бы экспертов. Есть набор тестов, которые можно провести, чтобы установить возраст предмета. — И несколько иным тоном спросила: — Вы уверены, что хотите все это слушать?

— Да, хочу.

— Я постараюсь объяснять не слишком заумно, — сказала она, подтягивая под себя ноги. — Есть множество способов тестирования картин: анализ химического состава красок, чтобы посмотреть, соответствуют ли они заявленному времени написания картины, рентген — чтобы заглянуть, что находится под поверхностным слоем краски на картине, и даже радиоуглеродный анализ.

Он кивнул, чтобы показать, что все это ему известно, и сказал:

— Но мы-то говорим не о картинах.

— Да. Китайцы никогда не писали маслом, по крайней мере в те периоды, которые охватывала выставка. Большинство изделий были керамические либо из металла. Я никогда не интересовалась металлическими предметами, но при этом знаю, что научная методика к ним практически неприменима. Для них нужен глаз.

— А для керамики не нужен?

— Конечно, нужен, но, к счастью, техника проверки на подлинность здесь разработана не хуже, чем для картин. — Она помолчала и снова переспросила: — Хотите узнать технологию?

— Да, хочу, — сказал он и, чувствуя себя студентом, стал искать ручку.

— Главный метод, который мы используем — и самый надежный, — называется термолюминесценция. Все, что надо сделать, это взять около тридцати миллиграммов керамики с любого предмета, который мы захотим проверить. — Она предвосхитила его вопрос, объяснив: — Это просто. Мы делаем соскреб с днища тарелки, вазы или с постамента статуи. Нам нужны буквально крупицы. Потом фотоумножитель скажет нам с точностью до десяти-пятнадцати процентов возраст материала.

— Как это работает? — спросил Брунетти. — Я имею в виду, по какому принципу?

— Когда глину обжигают, вернее, если ее обжигают при температуре около трехсот градусов, то все электроны в ней — не могу подобрать лучшего слова — убиваются. Жар разрушает электрические заряды. Потом, с этого момента, они начинают набирать новые заряды. Вот это и измеряет фотоумножитель, сколько энергии вобрал материал. Чем он старше, тем ярче светится.

— А какова точность?

— Как я сказала, до пятнадцати процентов. Это значит, что если вещи предположительно две тысячи лет, то при определении ее возраста, вернее времени ее последнего обжига, отклонение может быть лет в триста.

— А вы тестировали те предметы, пока были в Китае?

Она покачала головой.

— Нет, в Сиане нет такого оборудования.

— Так как вы можете быть уверены?

Она ответила ему с улыбкой:

— Глаз — алмаз. Я посмотрела на них и поняла, что они фальшивые.

— Но для пущей уверенности? Вы больше никого не спрашивали?

— Я же рассказывала вам. Я написала Семенцато. А когда не получила ответа, вернулась сюда. — Она предвосхитила его вопрос. — Да, я привезла с собой образцы, с трех предметов, которые сочла самыми подозрительными, и с двух других, которые вызвали у меня сомнения.

— А Семенцато знал, что у вас есть эти образцы?

— Нет. Я ничего ему о них не говорила.

— Где они?

— Я проехала сюда через Калифорнию и оставила набор проб своему другу, работающему в Гетти. У них есть оборудование, так что я попросила исследовать их для меня.