— Дома. Он сердится, что ты и ночевать не пришла. Пойдем домой, мама! — Колька уже понял, что ничего плохого не произошло, в глазах его светилось одно любопытство. Он со смешком посматривал то на одну женщину, то на другую.
— Все живы? — спросил он.
— Все живы, чего нам сделается.
Нюрка тоже стала помаленьку приходить в себя.
— Где Елена Ивановна? — спросила она.
— Какая Елена Ивановна? — не сразу поняла ее мать.
— Смолкина.
— Смолкина? Так они же вчера еще уехали. Сразу после собрания. На трех машинах, и грузовик наш — опять сзади. Говорят, из города секретарь позвонил, легковушка потребовалась в область ехать, а другим приказал к пленуму готовиться.
— А сюда, к нам, что же? — допытывалась Нюрка.
Ответила Катерина Егоровна:
— Заторопились они. Пешком было пошли, да до фермы далеко. А на машинах поехали — забуксовали. Пока выкарабкивались из снегу, время-то ушло. Про секретаря вспомнили — и в город. И Бороздин с ними уехал.
Проснувшаяся окончательно Евлампия притянула к себе сына и обняла его за плечи.
— Эх, Колька, Колька, зря ты все эти картинки наклеивал и бумажные полотна печатал. Я ведь думала, что она и верно свиней придет смотреть.
— Нужны ей наши свиньи! — сказала Нюрка. — Она их теперь как огня боится. Дура она, что ли, чтобы к свиньям в хлев лазить!
Сказав это, Нюрка вдруг захохотала.
— А я сон видела, будто свиньи ее сожрали!
— Что ты говоришь! Вот это бы по совести! Только ведь и свиньи знают, кого можно грызть, кого нельзя. Вот ты, Нюрушка, поглядывай за ними в оба. А этой выскочке бояться их нечего. — Никогда прежде Лампия не называла Нюрку так ласково — Нюрушкой! — и не разговаривала с ней так доверительно, как сейчас.
А Нюрка продолжала хохотать. Платье на ней было помято, широкий домотканый материнский пояс свернулся на талии в трубочку, и теперь она не казалась такой тоненькой, как обычно.
— А я-то, дурочка, бросилась ее защищать, думала и вправду она такая, думала — она настоящая…
Красный рубец на щеке Нюрки исчез, но теперь все лицо ее стало красным от напряжения, от хохота.
Катерина Егоровна встревожилась:
— Опомнись, что с тобой, доченька? Да иди-ка домой! Отоспись после того, что тебе привиделось, а я тут управлюсь за тебя. Идите и вы тоже, — обратилась она и к Евлампии и к Пелагее, — я за всех за вас покомандую. Корму теперь тут на неделю хватит. — И Катерина Егоровна вся пришла в движение.
— Пойдем, мама, домой, — настаивал и Колька, подавая Евлампии старинную шубу-сибирку.
День начинался заново. Солнце с утра предвещало очередную весеннюю оттепель.
Нюрка продолжала хохотать.
1961
